– Она-то мне и позвонила. Квиток-то пришел. А мне уже сроки все идут, мне срочно надо его найти. Ой, Юлька, где у тебя тут сортир-то? Сколько дверей. Ты как сюда прописалась-то? Ты ж снимаешь? Слушай, я из колледжа-то ушла.
– Как? – ахнула я, нахмурившись. Из всего потока ее свободно изливающегося на меня фонтана красноречия я пока что уловила только – «прописка» и «ушла из колледжа». – Ты же там последний год учишься.
– Я потом докончу, Юль, а? Не злись, а? Ладно? Я докончу, обязательно. После декрета. Только и остался диплом и практика. Подождет практика, я и так нашила на год вперед. Сейчас не это же главное, да?
– Я не понимаю, ты так хотела стать швеей, у тебя же хорошо получается. Я думала, что ты потом пойдешь в модельеры. Я бы тебе все организовала. Даш? Ты что сказала? Что про декрет? – Я вдруг остолбенела, и значение этого короткого емкого слова дошло до меня.
– А ты что ж, не знаешь? Я ж вроде писала тебе? – задумалась она, прикусив свою пухлую алую губку.
Я помнила, она делала так чуть ли не с самого рождения, даже когда еще зубов не было. Закатывала краешек губки под другой и получалась совершенно невозможная смешная рожица. Что происходит? Дашка же сама еще ребенок. Причем глупый, дремучий, неученый и несмышленый. Она же ничего еще в жизни не видела, ничего не понимает. Дашка беременна? Моя Дашка беременна? От кого, позвольте спросить? Какому такому козлу ноги-то повырвать? Да я на него Свинтуса натравлю. Уж придумаю какую-нибудь мотивацию. Подведу базис под это смертоубийство. Моя Дашка!
– Юль! Юля, ты как?
– Я… Я не поняла, ты что, залетела?
– Ты не понимаешь, – нахохлилась она. – У меня любовь настоящая. Я хочу этого ребенка, понимаешь, Юль. Мне только нужно найти его отца, понимаешь?
– Нет! – громче, чем надо, крикнула я.
– Так я ж за этим и приехала, чтобы его найти, – радостно улыбнулась Дашка и развела руками.
Тут меня с головой захлестнули волны ярости, я открыла рот, набрала в грудь побольше воздуха и начала орать.
– Ты с ума сошла! Ты одурела? У тебя что, весь мозг отшибло? Какие дети! Ты о чем думаешь? Где ты денег возьмешь на все это? Думаешь, все это я опять буду оплачивать? Ты как могла вообще залететь? Ты что, никогда не слышала о том, что на свете существуют резинки? Ты что, пить начала? В мать пошла, да? Да я тебя сейчас урою! Укокошу! Закопаю! Я тебе язык вырву, чтобы ты к спиртному никогда не прикасалась.
– Юля! А-а-а! – тоненько кричала Дашка, бегая от меня по моей слишком большой квартире.
Потом она выбежала на лестничную клетку, нажала на кнопку лифта, но не успела его дождаться. Конечно же, я вылетела за ней, размахивая первым, что попало мне под руку, кажется, кухонным полотенцем. От такой физической активности у меня, кажется, снова начал ныть больной позвонок, но количество адреналина перетекло в качество, и я была заанестезирована до предела. Мы пробежали всю лестницу, причем Дашка, несмотря на то что была невысокой и скорее полноватой, грузной и к тому же беременной, перелетала пролеты, как пушинка. Молодость, молодость. Двадцать один этаж – это вам не хухры-мухры.
Мы выбежали во двор. После пары-тройки кругов вокруг дома я выдохлась. Годы уже не те. В былое время мы с ней бегали, вереща, по полчаса минимум. Сегодня меня не хватило и на пятнадцать минут. Эх, надо идти в бассейн, укреплять форму. Совсем опустилась. Дашка, зная меня, как облупленную, бежала методично и спокойно, дожидаясь, пока мой порох перегорит. Мы бегали так же, когда она приносила три двойки за один день, когда она спалила мои щипцы для завивки, которые я нашла на свалке и починила. Я пыталась поймать ее после того, как она изрезала на свои швейные эксперименты мой винтажный тренч. Она сделала это со словами: что за старье? Тренч стоил мне пятьсот баксов.
В общем, мы играли в догонялки практически в каждый мой приезд домой. И, надо сказать, с годами я выигрывала все реже. Вот и теперь, задыхаясь и кашляя, я плюхнулась на лавочку возле одного из подъездов. Дашка стояла на приличном расстоянии и анализировала ситуацию, оценивая меня взглядом.
– Иди сюда, поганка, – крикнула я.
Однако она помотала головой и осталась стоять, где стояла. Я смотрела на нее – сто шестьдесят сантиметров росту, килограмм шестьдесят пять весу, как пить дать. Щечки круглые, глаза синие, сияют. Кожа чистая, руки темные, загорелые. Неужели она беременная? Господи, какой кошмар! Я попыталась представить, что будет дальше. Новое поколение брошенных отцами женщин в нашем «родовом гнезде»? Как быстро сойдет румянец с этих щечек? Как скоро потускнеет бездонная морская синева этих глупых доверчивых глаз.
Мы были с ней совсем разные. Разные отцы так по-разному закодировали наши ДНК, что казалось, ничего материного нет ни в ней, ни во мне. Даже глаза – у матери карие, а у нас обеих – синие. В кого бы? Никто из известных нам членов нашего рода таких шикарных глаз не имел. Мои глаза – мое богатство. Свинтус мог смотреть в них, как в озеро, часами. А если уж правильно подкрасить… Похоже, наша мать влюблялась только в один тип мужчин, с такими вот синими глазами. Остальное ей было, видимо, неважно.
– Что это за история с исчезновением, Дашка? Кого ты тут собиралась искать? – спросила я, отдышавшись.
Дашка кивнула и сделала несколько шагов ко мне навстречу. Все-таки как же хорошо она меня просчитывает. И это несмотря на то, что мы видимся раз в год по обещанию. Это тоже нечто наше, сестринское?
– Я должна найти отца ребенка, Юль.
– А почему он вообще потерялся? – спросила я, усмехнувшись.
– Он… он не терялся. Это все я, дура.
– В смысле?
– В прямом смысле. А он – студент. Поступил в институт в Москве. А я ему – Ростов, Ростов. А у него общежитие тут. Можно же какие-то базы данных найти. У нас вон в Ростове на каждом углу базу данных продают, ГИБДД. С адресами и фамилиями.
– Даш, я тебя не понимаю. Ты о чем? – устало покачала я головой.
Все же если в шитье Дашке и нет равных, то в искусстве вести диалог она сильно уступает говорящим попугаям. Никакой ясности.
– Мне надо его найти, – повторила она.
Что ж, хотя бы с этим все было ясно. Как и то, что искать этого мифического отца, участника Дашкиной большой любви, нет никакого смысла. И мне предстояло объяснить моей Дашке – почему. И еще – то, как устроен этот мир. И как устроены мужчины.
Постепенно мне удалось выяснить некоторые детали. Всякая история должна иметь объяснение, и она его имеет. Баба Клава, героическая мать легендарного сына – героя города и окрестностей, работая в ДЭЗе, имела ряд знакомых и подруг по чаепитиям, которые донесли о том, что им пришло уведомление из самой Москвы о том, что гражданка Твердая Ю.В. с прежнего адреса регистрации должна быть снята, так как теперь проживает по другому, куда более респектабельному и уважаемому адресу – в квартире. Такая крутая новость никак не могла остаться незамеченной. От момента получения пресловутой формы в ЖЭКе до момента, когда вся наша родня узнала эту сокровенную новость, прошло где-то часа три, максимум четыре.
