Алеша молчал, и Вера первая заговорила:
— Добрый день! Секретарь на обеде. Проходи… те, пожалуйста.
Он принялся неуклюже стаскивать ветровку, зацепил плечом вешалку, в последний момент поймал ее и установил на место. Вера наблюдала за ним, не меняя выражения лица, так же спокойно и отрешенно. Леша наконец повесил куртку на крючок и пригладил ладонью мокрые от дождя волосы. Врач кивнула, приглашая пройти в кабинет.
Лазарев, все еще не освоившись с этой неожиданной ситуацией, сел на краешек удобного мягкого кресла, Вера устроилась напротив, за массивным письменным столом. Она помедлила немного, перебирая бумаги, помолчала, затем вежливо обратилась к нему:
— Я слушаю.
— Погоди, дай в себя-то прийти, — помотал головой Лазарев. — Это действительно ты?
— Я, — просто кивнула она.
— Ффух, — все еще не мог поверить он. — М-да… А воды тут у вас выпить можно?
— Конечно, пожалуйста!
Вера грациозным движением поднялась из-за стола, прошла к помещавшемуся в углу небольшому шкафчику, достала графин с водой, плеснула в стакан и подала Алеше. Он пригубил и поставил стакан на стол.
— Ну у тебя и выдержка, однако, — выговорил он, с усмешкой глядя на Веру.
— Я знала, что ты… вы придете, — потупившись, объяснила она. — Секретарь записала имя и фамилию.
— А-а, — протянул Алеша. — А я не понял… У тебя другая фамилия…
— Да, я была замужем, — подтвердила Вера.
— Была? — переспросил Алексей.
— Так какая у тебя проблема? — перевела разговор Вера.
— А, проблема, да… Ты извини, я как-то немного растерялся. В общем, проблема с бабушкой, помнишь ее?
Вера коротко кивнула.
— В общем, у нее старческий маразм или что-то в этом роде. Она…
Алеша сбивчиво рассказывал о болезни старухи, не отводя глаз от Веры, любуясь нежным изгибом шеи, словно клонившейся набок под тяжестью бледно-золотого узла волос, разглядывая четкий излом бровей, родинку у губ. Подумать только, эти губы он когда-то целовал, и они отвечали ему. Эти волосы касались его лица. Он даже помнил их запах — нагретой солнцем хвои, речной воды, песка. Стоило, оказывается, один раз увидеть ее, и из памяти тут же выскочили все эти их короткие обжигающие встречи, быстрые взгляды, смешные словечки — все это общее, нежное, чистое, почти детское, что оказалось потом разломано, втоптано в грязь. Ведь сейчас эта женщина могла бы быть его женой… Могла бы, если бы все не повернулось по-другому.
— В общих чертах мне понятно, — кивнула Вера. — Но, конечно, нужно ее осмотреть. В нашу клинику, я думаю, она ехать не захочет…
— Исключено, — покачал головой Алексей.
— В принципе, иногда я выезжаю к пациентам на дом… — произнесла Вера, и в ее тоне Алеша впервые почувствовал неуверенность.
Что это? Неужели и ее, такую сдержанную, спокойную, истинную леди, расшевелила эта их встреча?
— Да, это то, что нужно. Дома она пойдет на контакт, — торопливо согласился он. — Когда ты сможешь приехать? Записать тебе адрес?
— Не надо, я помню, — Вера осеклась и, словно рассердившись на себя, добавила резко: — Я буду завтра в половине седьмого. Устраивает?
— Конечно, — обескураженный ледяным тоном, согласился Алеша.
Вера помедлила, взглянула на него с хорошо разыгранным недоумением, словно не понимая, почему он все еще здесь.
— Это все? — наконец спросила она.
Алексей придвинулся ближе, облокотился на стол, и Вера машинально подалась назад. Он заглянул ей в глаза, снизу вверх, стараясь уловить во взгляде хоть каплю живого человеческого чувства, хоть малейший отголосок их прошлого.
— Как ты живешь? Расскажи! — попросил он. — Мы ведь столько лет не виделись.
Вера неприязненно поморщилась, резко встала из-за стола. С грохотом отъехало к стене черное кресло.
— Профессиональная этика не предполагает ведения личных разговоров с клиентом, — отчеканила она.
— Ничего себе! — Алеша вскочил на ноги, вытянулся и гаркнул: — Йа, йа, майн фюрер.
Против воли, Вера рассмеялась. Этот тихий, звенящий смех, словно тоже выплывший откуда-то из прошлого, сломал висевшее в воздухе напряжение.
— Я серьезно, Алеша, — вдруг мягко сказала она. — Или мы будем общаться как врач и клиент, или я подскажу тебе другого специалиста. Договорились?
— Не надо другого, лучше ты, — ответил Лазарев. — Если я очень постараюсь, может быть, смогу удержаться от дурацких шуток.
— Начни прямо сейчас, — посоветовала Вера. — Значит, завтра в половине седьмого. Счет у секретаря.
— Хорошо. До завтра.
Алеша направился к выходу из кабинета, с порога в последний раз оглянулся на Веру. Женщина стояла у окна и зачем-то деловито переставляла цветочные горшки. На Алексея она больше ни разу не взглянула.
* * *
Он вышел, затворил за собой дверь, попрощался с уже воцарившейся за столом шустрой секретаршей и направился вниз, к машине. Алексей так и не увидел, как Вера после его ухода медленно опустилась на пол, прислонилась спиной к стене и бессильно сжала руками голову.
«Черт возьми, взрослая женщина, а распереживалась, как девчонка!» — корила она саму себя. Ведь знала же, что он придет, сразу все поняла, когда утверждала составленный секретаршей список заявок. Первой мыслью было — направить обратившегося за консультацией Лазарева к одному из многочисленных специалистов принадлежавшей ей клиники. Сама она давно достигла такого статуса, что могла себе позволить рассматривать лично только особо интересные случаи или таких высокопоставленных пациентов, которым нельзя было отказать.
А потом рассердилась на себя — что за непрофессионализм, Вера Николаевна! Отказывать человеку в помощи всего лишь на основании того, что вы с ним когда-то, много лет назад… Да кто об этом сейчас помнит? Он тебя, дурочку, и не узнает наверняка. И думать о тебе забыл, конечно. Забыл еще тогда, сразу же.
И, не удержавшись от искушения встретиться с собственной юностью, не только назначила Лазареву личную консультацию, но и попросила секретаря выставить ему счет по минимальной ставке. Обычно на консультацию профессора Богдановой пациенты записывались за несколько недель, и обходилась она им в три раза дороже, чем прием рядового специалиста ее же клиники.
* * *
Тогда, много лет назад, сначала было очень больно. Почему не звонит, не приходит? Почему не пытается ее вернуть? Правда, она сама прогнала его тогда, у больницы. Но ведь сказала сгоряча, от боли, от невыносимой пустоты внутри. А потом прошло время, боль притупилась, пустота затянулась, а Алеши больше не было.
Что, собственно, было-то потом? Несколько лет упорной, до потемнения в глазах, учебы. Что угодно, лишь бы забыться, отключить память, любезно высвечивающую из темноты новые и новые картинки прошлого. Она, в общем, неплохо держалась, улыбалась, ходила на дискотеки с однокурсниками, даже пару раз целовалась с кем-то в темном углу, за сценой, стараясь подавить отвращение от снующих по телу незнакомых суетливых рук. И только иногда накатывало, подступала к горлу какая-то звериная тоска, да такая, что хотелось скорчиться на полу и завыть, вжавшись головой в колени. В один из таких моментов она все-таки не выдержала, набрала знакомый номер, и старческий голос сказал из трубки:
