Похоже, никто, кроме меня, на них особенного внимания не обращает, половина придворных дам сами таращатся на кавалеров влюбленными глазами. Я киваю леди Рутленд, и она пробирается среди танцующих, шепчет что-то на ухо королеве. Та хмурится, словно нашкодивший ребенок, поворачивается к музыкантам.
— Последний танец, — объявляет девочка, надув губки, а сама, будто против воли, протягивает руки Томасу Калпеперу.
ЕКАТЕРИНА
Хэмптт-Корт, март 1541 года
Мы видимся каждый день и с каждым днем становимся смелее. Король все еще не выходит из спальни. Многочисленные доктора и лекари, старики советники вряд ли явятся, так что мы, молодежь, предоставлены сами себе. Ни танцев, ни увеселений — наступил Великий пост. Даже у меня в покоях, потихоньку, и то нельзя потанцевать. Ни охоты, ни катания по реке, ни игр, ничего интересного. Но после мессы можно погулять в саду или по берегу. Мы идем бок о бок с Томасом Калпепером — как приятно так просто идти с ним рядом…
— Вы замерзли? — спрашивает он.
Я вся закутана в соболий мех, но отвечаю:
— Немножко.
— Позвольте согреть вашу ручку.
Он подсовывает мою руку под свой локоть, прижимает к себе. Как бы мне хотелось засунуть ему под куртку сразу обе руки! У него, наверно, гладкий и твердый живот, на груди светлые волоски. Точно я не знаю, и меня это страшно возбуждает. Я знаю только, как он пахнет. Теплый аромат, как от очень хорошей свечи.
— Так лучше? — Он теснее прижимает мою руку.
— Гораздо лучше.
Мы прогуливаемся вдоль реки. Проходящий мимо лодочник окликает нас. Рядом лишь горстка придворных, никому не догадаться, что я королева.
— Хорошо идти рука в руке, как двое детей.
— Надоело быть королевой?
— Нет, мне нравится быть королевой, и, конечно, я всем сердцем люблю его величество короля, но как весело было бы сбежать куда-нибудь, где можно пообедать и потанцевать.
— Я знаю отличное местечко.
— Правда? — не могу сдержать восторг.
— Там очень хорошо кормят. Угощу отличным обедом, поухаживаю за вами.
Притворяюсь возмущенной:
— О мастер Калпепер!
— Не остановлюсь, пока не сорву поцелуй. И пойду еще дальше.
Это возмутительно!
— Бабушка вам уши надерет!
— Дело того стоит.
Он улыбается. Сердце колотится в груди, мне хочется рассмеяться ему в ответ. Какое счастье!
— Может быть, я тоже вас поцелую. — Мой шепот еле слышен.
— Непременно поцелуете. Если я целую девушку, она непременно целует меня в ответ. Уверен, вы меня поцелуете и воскликнете: «О Томас!»
— До чего же вы самоуверенны, мастер Калпепер.
— Зовите меня Томас.
— Вот еще!
— Хотя бы наедине!
— О Томас!
— Вот и сказали, а я ведь вас еще не поцеловал.
— Хватит болтать о поцелуях, нас могут услышать.
— Знаю. Ни за что не подвершу вас опасности. Вы для меня дороже жизни.
— Королю все становится известно, — предупреждаю я. — Наши слова, даже мысли. Он повсюду.
— Моя любовь — глубоко в сердце.
— Любовь? — Я едва дышу.
— Да, моя любовь.
Томас Калпепер вдруг поворачивает и ведет меня обратно во дворец.
— Зачем нам возвращаться? — пытаюсь я упрямиться.
— Скажите: вам надо переодеться — и выходите в сад, я буду ждать.
— Как-то вы назначили свидание и не пришли.
Он посмеивается:
— Дело давнее, простите же меня наконец. На этот раз все будет без обмана. У меня к вам важное, очень важное дело.
— Какое?
— Заставить вас снова сказать «О Томас!».
АННА
Ричмондский дворец, март 1541 года
Посол Херст принес придворные новости. Он устроил одного юношу слугой при короле. Так вот, лекари приходят к королю каждый день и не дают ране на ноге закрыться, хотят, чтобы вытек весь яд. Они кладут в рану золотые шарики, стягивают края раны нитью, будто это пудинг, а не живая человеческая плоть.
— Как же он, наверно, страдает!
— Он в отчаянии. Боится, что уже не оправится, что его время прошло. А на кого оставить беззащитного принца Эдуарда? Тайный совет собирается учредить регентство.
— Кому король доверяет настолько, чтобы поручить юного принца?
— Он не доверяет никому. Родня принца Сеймуры — признанные враги Говардов, родичей королевы. Они разорвут страну на части. Тюдоровскому миру придет конец, знатнейшие семейства Англии вступят в борьбу за престол. Король боится, что и за веру. Говарды — приверженцы старой религии, они захотят вернуть страну под власть Рима, а Кранмер будет отстаивать реформы.
Раздумываю минуту.
— Король по-прежнему опасается заговора?
— Север — оплот старой веры, там опять мятежи. Король опасается, что выступления против короны распространятся на всю страну, а паписты только того и ждут.
— Это опасно? Может обратиться против меня?
Унылая гримаса.
— Вполне может. Он боится лютеран ничуть не меньше, чем папистов.
— Но я же посещаю королевскую церковь! Подчиняюсь всем правилам!
— Вы прибыли в страну протестантской принцессой. Тот, кто привез вас, заплатил за это своей жизнью. Я очень обеспокоен.
— Что же нам делать?
— Буду наблюдать за королем. Пока он борется с папистами, мы в безопасности, когда возьмется за реформаторов, придется отправляться домой.
Прямо в дрожь бросает, неизвестно, что хуже — безумный деспотизм брата или не менее безумный деспотизм короля.
— Там у меня не осталось дома.
— И здесь дома не будет.
— Король обещал мне безопасность.
— Он и трон вам обещал, — кривится посол. — Ну и кого мы там видим?
— Я ей не завидую.
Представляю себе ее супруга — пойман, как в капкан, не может подняться с постели, лежит, считает врагов, ищет виноватых. Нога болит все больше, а здравого смысла в его размышлениях все меньше.
— Ей ни одна женщина в мире сейчас не позавидует, — отвечает посол.
ДЖЕЙН БОЛЕЙН
Хэмптон-Корт, апрель 1541 года
— А что, собственно, случилось с Анной Болейн? — Неожиданно заданный вопрос девочки-королевы приводит меня в полный ужас.
