Мы с ней здорово проводили время, и это помогало мне справиться с моим горем и жить дальше. Я и не думала рассказывать ей про дядю Билла. Что, если он прав и бабушка обвинит во всем меня? Я не хотела, чтобы она стала плохо обо мне думать. Я не могла этого допустить.
Я жила в своем собственном мире, не впуская к себе ни одного человека из страха, что он может узнать правду обо мне. Мне казалось, со мной что-то не так, и этого я очень стыдилась. Я росла без поддержки со стороны матери, хотя именно она должна была направлять меня в жизни; вместо этого она предала меня. Шрамы в душе от постоянных изнасилований делались все глубже. Я научилась загонять в далекие уголки сознания мысли о плохом и не думать о них; но чем глубже я их прятала, тем отчетливее осознавала, что обречена на одиночество: нельзя подпускать никого, чтобы никто не обнаружил правду и не стал меня презирать.
Через полгода бабушка переехала жить к подруге, и мне стало ее не хватать. Было здорово иметь в доме тайного союзника.
В школе ребята стали обсуждать будущие профессии. Меня привлекала журналистика. Я мечтала колесить по всему миру и вести репортажи из горячих точек. Еще я мечтала стать учительницей: все учителя, которых я знала, были добрыми, заботливыми и неравнодушными людьми. В редкие спокойные минуты я представляла себя взрослой работающей женщиной, представляла, как беру интервью или веду урок. В такие моменты я чувствовала себя нормальным человеком.
Все остальное время я испытывала лишь стыд из-за того, что приходилось выносить дома от мамы и вне дома от дяди Билла. Мне и в голову не приходило, что я могу бытьнормальной.Я пыталась выглядеть, как все, слиться с массой. Я спрашивала себя: могут ли другие люди, глядя на меня, узнать всю правду? Грязную, отвратительную правду?
В пятнадцать лет у меня начались месячные, но я тогда еще ничего об этом не знала. Никто не позаботился предупредить меня, так что, когда я с болями в животе прибежала в ванную и увидела кровь, я запаниковала. Я умираю? Дядя Билл виноват в том, что это началось? Я была просто в ужасе. Боль меня не пугала, я часто испытывала щемящие боли в животе после того, как Билл меня насиловал. Я помнила, что кровь шла после первого секса с ним, но в этот раз все было по-другому. Крови было много, и я сильно испугалась. У кого можно спросить, что со мной?
Единственный, с кем я могла поговорить, был Том. Слава богу, брат оказался дома. Я позвала его, и он подошел к двери в ванную.
– Том, я не знаю, что делать, – проговорила я дрожащим голосом. – У меня кровь идет…оттуда. –Я думала, брат побежит вызывать «скорую». – Я умираю, да? Или рожаю? Я слышала, при родах кровь идет.
Обернувшись полотенцем, я впустила Тома к себе. Он улыбнулся и, обняв меня, сказал:
– Все в порядке. Такое случается, когда девочка взрослеет. Просто ты становишься женщиной. – Он утешающе погладил меня по спине. – И роды тут абсолютно ни при чем. Забеременеть можно только после секса.
Я разволновалась еще сильнее. Том думал, что утешает меня, а на самом деле его слова только сильнее напугали меня. У меня был секс. Ужасный, отвратительный. Тому и в голову не могло прийти, через что я прошла. Может, в один из разов я и забеременела?
Том спустился вниз рассказать обо всем матери и вскоре вернулся с бинтом и большим куском специальной материи, из которой нарезались прокладки. В те времена еще не было тампонов. Женщины во время месячных ходили так, словно у них между ног зажат кирпич.
– Ты сказал ей? – спросила я.
– Да, она передала вот это. – Он протянул мне бинты и все остальное.
Мать велела сыну-подростку рассказать сестре о менструации и научить пользоваться средствами интимной гигиены. Любая нормальная мать по крайней мере пришла бы утешить дочь, но моя мать, к сожалению, была далеко не нормальная.
Я помылась, сделала прокладку и пошла в комнату делать уроки. Я по-прежнему опасалась беременности, однако с течением дней никаких признаков не появилось. Том был прав, я просто начала расти.
Когда пришло время очередного свидания с дядей Биллом, месячные все еще продолжались. Я рассказала ему обо всем. Теперь ведь он больше не сможет меня насиловать? Ему придется оставить меня в покое, иначе он весь перемажется в крови.
– Что ж, придется нам как-то по-другому доставлять себе удовольствие, – сказал он разочарованно.
Удовольствие? Я не верила собственным ушам. Для кого, черт побери, это было удовольствием, кроме него самого?
– Придется найти замену обычному сексу, – продолжал он. – С этим теперь покончено.
В тот день «игра» закончилась быстрей обычного, было похоже, что он сердится. Меня это устраивало: чем быстрее, тем лучше. Билл всерьез задумался.
– Придется быть изобретательными, – заключил он. – Ну ничего, нам по-прежнему будет хорошо вместе, придумаем много новых игр. Нельзя допустить, чтобы ты забеременела. Это очень важно.
Я надеялась, теперь он навсегда отстанет от меня. Но у Билла на этот счет было другое мнение.
Многие женщины жалуются, что месячные доставляют им много хлопот, а для меня менструации стали почти спасением. Скольких унижений могла я избежать, начнись они на пару лет раньше. В пятнадцать лет судьба стала ко мне немного благосклонней. Билл по-прежнему заставлял «играть» с ним, но сексом, в прямом значении этого слова, мы больше не занимались. Другие вещи, которые он заставлял меня делать, я тоже ненавидела, но ничто не могло сравниться с той болью, какую я испытывала, когда он насиловал меня.
Глава двенадцатая
Когда мне шел пятнадцатый год, наш дом снова наполнился детским плачем. Мама подала заявку на приемное материнство; наши обязанности состояли в том, чтобы ухаживать за детьми несколько недель, пока принимается решение об их дальнейшей судьбе. Некоторых из них отправляли в приемные семьи, а других забирали из родных семей и помещали в муниципальные заведения под опеку из-за того, что дома с ними плохо обращались. Я усмотрела в этом некую иронию. Маме как-то удалось пройти все тесты и доказать, что она любящая родительница, способная ухаживать за маленькими детьми. Если бы только чиновники из департамента знали, как она обращалась со мной!
Как и в случае с нашим псом Бобби, вся грязная работа легла на мои плечи. Помимо того, что я готовила еду, заправляла кровати, подкрашивала входное крыльцо, теперь я должна была стирать и гладить пеленки. Стоило зайти кому-то из проверяющих, мама была тут как тут, с младенцем на руках, – но как только проверка заканчивалась и нужно было менять ребенку пеленки, она передавала его мне. Я не могла понять, зачем она все это затеяла, пока не узнала, что ей за это платят. На детей ей было наплевать, главное – деньги.
Я по-прежнему пела в хоре и по-прежнему виделась с дядей Биллом три-четыре раза в неделю. В редкие спокойные минуты я придумывала свой собственный мир, в котором Билл даже пальцем не смел меня тронуть и я не подвергалась унижениям. Я изо всех сил старалась вести себя как все подростки, как мои друзья, с той лишь разницей, что у меня был страшный секрет, который я ото всех скрывала.
