Мне пришлось объяснить медсестре, что я внебрачная дочь Билла и что наши семьи из-за этого в ссоре. Я попросила никому не рассказывать о моем визите. Я продолжала защищать его. Хотя мне приятнее думать, что я защищала свою мать.
С годами, после того как я узнала больше о педофилах, меня каждый раз передергивало при мысли о том, что Билл мог мастурбировать на мою фотографию. Потом я решила, что раз уж мне не дано знать наверняка, что он делал с моими фотографиями, лучше вовсе перестать думать об этом. В конце концов, то, что он сделал со мной, было ужасно и без этого.
Я присела на краю кровати. Билл казался совсем маленьким. Хрупким. И в то же время гадким, мерзким, противным. Болезнь не сделала его лучше. Я заплакала, и все вокруг думали, что мне жалко дорогого человека. Что ж, я и правда скорбела. Но не о Билле. Его скорая смерть ничуть меня не расстраивала. Я горевала о своем детстве, о невинности, которую он у меня украл. Я много плакала в тот день, но это были слезы облегчения.
Сидя на больничной койке рядом с Биллом, я старалась не прикасаться к нему. Мне было очень жалко ту маленькую девочку, жалко себя. Я знала, что мой мучитель вот-вот умрет, но это не меняло моего отношения к нему. Даже приближающаяся смерть не делала его лучше. Только когда он умрет, мои мучения прекратятся. Тут я решила ему все рассказать.
Когда я училась на медсестру, нам рассказывали, что даже в состоянии комы человек все слышит. Слух пропадает в последнюю очередь. Так что я высказала Биллу все.
Я сказала, что он испортил мне всю жизнь, что он лишил меня детства, заставил жить в страхе. Я сказала, что ненавижу его за то, что он сделал, и что никогда, никогда его не прощу.
Нас учат, что нужно прощать обиды. Как верующая христианка, я должна была простить его за все, что он сделал. Но я не могла так сказать, потому что и вправду не простила его.
Напоследок я сказала, что очень радуюсь, что он скоро умрет. Жестоко? Не по-христиански? Непростительно? Да, но зато честно.
Высказав все это, я встала и собралась уходить. Я перестала плакать и смогла наконец почувствовать облегчение. Все почти закончилось. Я смогу жить спокойно. Мой ребенок сможет жить спокойно, а это еще важнее. Больше Билл меня не тронет, не тронет моего сына или дочь. Осталось только дождаться сообщения о том, что он умер. Наверное, мои молитвы все-таки были услышаны.
На следующий день мне позвонили. Билл умер. Бог услышал меня. Я могу жить спокойно.
Глава семнадцатая
Я отлично переносила беременность, хоть и перестала принимать антидепрессанты. Это было лучшее время моей жизни, я словно расцвела. Мне предстояло стать матерью, к тому же исчез источник моих страданий. Исчез навсегда. Умер. Впервые в жизни я почувствовала себя свободной. Больше не надо было бояться стука в дверь. Билл исчез навсегда. Все позади.
Роды все же шли не так гладко, как беременность. Воды отошли в половине седьмого утра в субботу, а родила я только днем в понедельник, в два часа десять минут. Нелегко же мне пришлось! Когда акушерка спросила, как я назову ребенка, я ответила: «Марк». Я была уверена, что у меня сын. Она рассмеялась и сказала, что нужно будет придумать другое имя. Вместо «Марка» родилась девочка!
– Мелисса, – прошептала я, – назову ее Мелисса.
Сразу после родов мне потребовалась операция, а когда я пришла в себя после наркоза, уже на следующее утро, у моей кровати сидела мама. Она плакала. Я пришла в замешательстве. Что она здесь делает? Что ей надо?
– Кэсси, доченька моя! – рыдала она.
Я осмотрелась. Это она про меня?
– Я так волновалась за тебя! Тебе было так тяжело! – В ее голосе звучали забота и тревога. – Ну, ничего, все самое плохое позади. Ты, главное, поправляйся, а я уж тебя не брошу, ты же знаешь.
Тут я заметила медсестру, которая стояла неподалеку и смотрела на маму с неподдельным уважением. Теперь все встало на свои места. Мать снова играла на публику.
Хриплым от анестезии голосом я произнесла:
– Я в порядке. Ты видела малыша?
– Нет еще, не успела, я больше за тебя переживала, – ответила мама. – Пойду проведаю малышку.
Она, наверное, казалась всем превосходной, любящей матерью.
«Не поддавайся на ее уловки», – сказала я себе. Она не заботится о тебе, ей плевать, как ты себя чувствуешь. Я могла лишь надеяться, что она изменилась. Может, рождение дочки сплотит нас. Надежда, как всегда, не покидала меня.
Когда меня наконец выписали из больницы и я вместе с дочкой вернулась домой, я все еще была очень слаба. Эдвард ухаживал за мной и Мелиссой, Дотти тоже помогала, как могла, и только мама вообще не появлялась: у меня в доме ей было не перед кем покрасоваться. К тому времени мои старшие сестры Элен и Роузи уже родили сыновей, у Тома тоже родился мальчик, которого мама обожала. Она постоянно возилась с этими внуками, Мелиссе же, конечно, такого внимания она не уделяла. Она и в больницу-то заявилась, только чтобы соблюсти приличия. Выполнив свой «долг», она утратила всякий интерес и ко мне, и к внучке. Надежды снова рухнули. Но постепенно все наладилось, и я стала наслаждаться каждой минутой материнства.
К сожалению, со временем мы с мужем стали отдаляться друг от друга. Я старалась все исправить, но в глубине души понимала, что недостаточно люблю его. Может, я никогда его по-настоящему и не любила. Мы так и не смогли решить проблемы в интимной жизни, потому что я не преодолела отвращения к сексу. Я пыталась быть хорошей женой, пыталась заниматься любовью, но у меня не получалось. Все заканчивалось слезами и истериками. Меня преследовали воспоминания об «играх» дяди Билла. Как только Эдвард дотрагивался до меня, я цепенела. Мне становилось противно. Гадко. Мерзко. Я сразу просила его остановиться.
Конечно, в сексе как таковом нет ничего противного, гадкого или мерзкого, но именно так я чувствовала себя, когда муж начинал меня ласкать. Эдвард ничего не понимал. Да и как он мог понять? Я же ему ничего не рассказывала. Никогда не рассказывала ему о том, что мне пришлось вытерпеть в руках мужчины, который оказался моим отцом. Годы издевательств не прошли бесследно. Воспоминания о них преследовали меня, портили мне жизнь. Билл – причина всего этого – умер, но чувства и память были живы.
Через год после рождения Мелиссы мы с Эдвардом решили разойтись. Эдвард, который так любил меня, стал первой жертвой моей травмированной психики. После родов я призналась лечащему врачу, что мой брак под угрозой, тогда он снова прописал мне антидепрессанты, просто чтобы я могла справиться со стрессом. Я доверяла опыту врача и выполняла все предписания, не опасаясь последствий. Через некоторое время головные боли усилились, и я увеличила дозу. Врач сказал, что эти таблетки можно принимать в течение очень долгого времени, и я опять поверила ему.
Мне жилось нелегко, но и хорошего в жизни тоже было много. Я наслаждалась каждой минутой, проведенной с Мелиссой. Стоило ей обнять меня своими ручонками, как я забывала обо всех неприятностях. Денег не хватало, но мне удавалось сводить концы с концами. Чтобы оплачивать счета, я стала работать по вечерам в местном баре, оставляя дочку под присмотром соседки.
