Она осеклась, услышав звуки шагов в коридоре.
– Должно быть, это Уикем, – сказала она, бросив взгляд на дверь. – Он, видимо, принес закуски. Ты можешь придержать руку?
Колин кивнул.
– Я не хочу, чтобы он знал, что я поранился. Он расскажет маме, и она замучит меня своими заботами.
– Ладно. – Пенелопа встала и протянула ему его дневник. – Возьми это и сделай вид, что читаешь.
Едва Колин успел открыть дневник, спрятав под ним раненую руку, как дверь отворилась и появился дворецкий с большим подносом в руках.
– Уикем! – воскликнула Пенелопа, вскочив на ноги и повернувшись к нему с таким видом, словно не догадывалась о его приближении. – Вы, как всегда, принесли намного больше, чем я способна съесть. К счастью, мистер Бриджертон может составить мне компанию. Уверена, с его помощью я смогу отдать должное вашему угощению.
Уикем кивнул и снял крышки с блюд, представив их взору холодные закуски: нарезанное мясо, сыр, фрукты – и большой графин с лимонадом.
Пенелопа иронически улыбнулась.
– Надеюсь, вы не думали, что я в состоянии все это съесть.
– Скоро подойдут леди Бриджертон с дочерьми. Я осмелился предположить, что они тоже проголодались.
– Вряд ли им что-нибудь достанется после того, как я удовлетворю свой аппетит, – радостно сообщил Колин.
Уикем слегка наклонился в его сторону:
– Прикажете наполнить вашу тарелку?
– Нет, нет. – Колин сделал отрицательный жест здоровой рукой. – Я займусь этим сам… э-э… как только дочитаю главу.
– Дайте мне знать, если вам понадобится что-нибудь еще, – сказал дворецкий и удалился.
– Проклятие, – простонал Колин, как только шаги Уикема затихли в коридоре. – Я хотел сказать – больно.
Пенелопа взяла салфетку с подноса.
– Давай заменим твой платок. – Она размотала его руку, стараясь смотреть на ткань, а не на рану, хотя по какой-то причине вид крови уже не так беспокоил ее. – Боюсь, твой платок безнадежно испорчен.
Колин только закрыл глаза и покачал головой. Видимо, у Пенелопы хватило ума понять, что это означает: «Мне все равно». И она оказалась достаточно деликатна, чтобы не развивать эту тему. Нет ничего хуже женщины, способной до бесконечности болтать об одном и том же.
Ему всегда нравилась Пенелопа, но как получилось, что до недавнего времени он не замечал, насколько она умна? Конечно, спроси его кто-нибудь, он наверняка бы ответил, что она неглупая девушка, но у него никогда не было времени задуматься об этом.
Зато теперь ему стало совершенно очевидно, что она на редкость умна. И, как однажды сказала его сестра, на редкость начитанна.
И возможно, весьма разборчива в своих литературных пристрастиях.
– Кажется, кровотечение уменьшилось, – заметила Пенелопа, перевязав его руку свежей салфеткой. – Собственно, я уверена в этом, так как меня больше не мутит при взгляде на рану.
Жаль, что она прочитала его дневник, но раз уж так случилось…
– Э-э, Пенелопа, – начал Колин, поражаясь своему неуверенному тону.
Она посмотрела вопрошающе:
– Я слишком туго затянула повязку?
В глазах Колина засветилось удивление. Странно, как он мог не замечать, какие огромные у нее глаза. Конечно, он знал, что они карие… Хотя если быть до конца честным, еще сегодня утром он затруднился бы ответить, какого цвета глаза у Пенелопы Федерингтон.
Но почему-то теперь он был уверен, что больше никогда этого не забудет.
Она ослабила повязку.
– Так лучше?
Колин кивнул:
– Спасибо. Не хотелось бы обременять тебя, но, учитывая, что пострадала моя правая рука…
– Это самое меньшее, что я могу сделать, после того как… – Она отвела взгляд, и он понял, что она собирается в очередной раз извиниться…
– Пенелопа, – снова начал он.
– Нет, подожди! – воскликнула Пенелопа. В ее темных глазах сверкнула… неужели страсть? Если да, то определенно не того сорта, к которому он привык. Существуют и другие страсти. К образованию, например, к литературе…
– Выслушай меня, – настойчиво произнесла она. – Я понимаю, что поступила непростительно, заглянув в твой дневник. Просто мне было скучно… я не знала, чем себя занять, и когда увидела твой дневник, меня охватило любопытство.
Колин открыл рот, намереваясь прервать ее: мол, что сделано, то сделано, но слова так и сыпались у нее изо рта, и он невольно заинтересовался.
– Мне надо было отойти, как только я сообразила, что это твой дневник, – продолжила Пенелопа, – но, прочитав первую фразу, я не могла оторваться! Колин, это замечательно! У меня такое чувство, словно я побывала там сама, прошлась по теплому песку и окунула ноги в прибой. Ты так образно все описал. Каждый знает, какой бывает вода в ванной через полчаса, после того как ее наполнили.
В течение нескольких секунд Колин просто смотрел на нее. Он никогда не видел Пенелопу такой оживленной, это было непривычно и вместе с тем… очень приятно. В особенности все это волнение по поводу его дневника…
– Так тебе… понравилось? – спросил он наконец.
– Понравилось? Да я в восторге! Я…
– Ох!
Волнуясь, она слишком сильно сжала его раненую руку.
– Ой, прости, – поспешно сказала Пенелопа, ослабив хватку. – Колин, мне просто необходимо знать, что произошло дальше. Я не вынесу, если ты оставишь меня в неведении.
– Да ничего особенного, – скромно отозвался он. – Отрывок, который ты прочитала, не слишком волнующий.
– Да, скорее он носит описательный характер, – согласилась Пенелопа, – но это очень яркое и увлекательное описание. Я словно увидела все собственными глазами. Правда, там не было… о Господи, как же это объяснить?
Колин обнаружил, что с нетерпением ждет, когда же она сформулирует свои мысли.
– Довольно часто, – продолжила она наконец, – когда читаешь описания других мест, они кажутся какими-то далекими… даже нереальными. Тебе же удалось вдохнуть в свой рассказ жизнь. Каждый может написать, что вода теплая, но чтобы читатель ощутил ее тепло и шелковистость? Я как будто прошла по берегу вместе с тобой, утопая ступнями в песке.
Колин улыбнулся, до смешного довольный ее похвалой.
– Да, и пока я не забыла… Есть еще одна гениальная вещь, о которой я хотела бы упомянуть.
Теперь он уже ухмылялся как идиот. Гениальная! Отличное слово.
Пенелопа подалась ближе.
– Ты показал читателю свое отношение к тому, о чем пишешь. Это уже нечто большее, чем путевые заметки, потому что они окрашены личными переживаниями.
