Пенелопа протяжно выдохнула.
– Мне все же кажется, что ты напрасно переполошился, – сказала она.
– Надеюсь, ты права, – ответил Колин, прикрыв глаза. Он не знал, когда начал подозревать свою сестру в том, что она леди Уистлдаун. Возможно, после того, как леди Данбери сделала свое, ставшее знаменитым, заявление. В отличие от большинства представителей высшего света, Колин никогда особо не интересовался, кто скрывается под псевдонимом леди Уистлдаун. Разумеется, он читал ее заметки, но для него леди Уистлдаун была всего лишь… автором заметок в газете и не более того.
Однако вызов, брошенный леди Данбери, заставил его задуматься, и, как истинный Бриджертон, Колин не мог отмахнуться от идеи, пришедшей ему в голову. Он вдруг подумал, что Элоиза обладает подходящим характером и способностями, чтобы писать эти заметки в газете. А затем, прежде чем он успел убедить себя, что это самая безумная мысль из всех возможных, он заметил чернильные пятна у нее на пальцах. Колин потерял душевное равновесие, терзаясь подозрениями, что Элоиза ведет двойную жизнь.
Он не знал, что его бесит больше: то, что Элоиза может оказаться леди Уистлдаун, или то, что ей удавалось скрывать этот факт от него на протяжении десятка лет.
Как досадно быть одураченным собственной сестрой! Признаться, он считал себя умнее.
Ладно, нужно сосредоточиться на настоящем. Ибо если его подозрения верны, как, скажите на милость, избежать скандала, который разразится, если ее разоблачат?
А в том, что ее разоблачат, можно не сомневаться. Учитывая, что весь Лондон жаждет получить награду в тысячу фунтов, у леди Уистлдаун нет ни единого шанса.
– Колин! Колин!
Колин открыл глаза, гадая, давно ли Пенелопа окликает его по имени.
– Право, тебе не следует тревожиться из-за Элоизы, – сказала она. – В Лондоне полно народу. Леди Уистлдаун может быть кем угодно. Господи, да с твоей наблюдательностью… – она пошевелила пальцами, напоминая ему о заляпанных чернилами пальцах Элоизы, – ты сам мог бы оказаться леди Уистлдаун.
Колин удостоил ее снисходительным взглядом.
– Не считая того, что половину времени я провожу за границей.
Пенелопа проигнорировала его сарказм.
– Зато ты отлично пишешь.
Колин усмехнулся, собираясь отразить ее довольно слабые доводы язвительной репликой, но утверждение, что он «отлично пишет», вызвало в его душе такой восторженный отклик, что он так и остался сидеть с дурацкой ухмылкой на лице.
– Колин, с тобой все в порядке? – встревожилась Пенелопа.
– Конечно, – поспешно отозвался он, постаравшись при дать своему лицу более осмысленное выражение. – А почему ты спрашиваешь?
– Потому что у тебя какой-то странный вид. Очумелый, я бы сказала.
– Со мной все в порядке, – заверил он ее чуть громче, чем было необходимо. – Просто я размышлял о скандале.
Пенелопа испустила раздосадованный вздох, вызвавший у Колина раздражение. Интересно, чем это он ей так досадил?
– Какой скандал? – осведомилась она.
– Который разразится, когда Элоизу разоблачат, – проскрежетал он.
– Она не имеет никакого отношения к леди Уистлдаун! – упорствовала Пенелопа.
Колин внезапно выпрямился в кресле, осененный новой идеей.
– А знаешь, – произнес он напряженным тоном, – в сущности, это не важно.
Пенелопа тупо смотрела на него добрых три секунды, затем обвела взглядом комнату.
– Где еда? – пробормотала она. – Должно быть, у меня головокружение от голода. Разве ты не сходил с ума последние десять минут от одной только мысли, что это может быть Элоиза?
Как будто это послужило условным сигналом, на пороге появился Брайерли с тяжело нагруженным подносом. Пенелопа и Колин молча ждали, пока дворецкий накрывал на стол.
– Прикажете наполнить ваши тарелки? – осведомился он.
– Нет, спасибо, – поспешно ответила Пенелопа. – Мы справимся сами.
Брайерли кивнул и, наполнив два стакана лимонадом, вышел из комнаты.
– Слушай. – Колин вскочил на ноги и притворил дверь, оставив лишь узкую щелочку, чтобы соблюсти приличия.
– Может, что-нибудь съешь сначала? – предложила Пенелопа, держа на весу тарелку, которую она наполнила разными закусками.
Колин взял кусок сыра и проглотил его в два укуса.
– Так вот, – продолжил он. – Даже если Элоиза не леди Уистлдаун (в чем я сомневаюсь), это не важно. Потому что, если подобные подозрения возникли у меня, они могли возникнуть у кого угодно.
– Ну и что?
Колин сдержал порыв схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть.
– Как ты не понимаешь? Если кто-нибудь ткнет в нее пальцем, она погибла.
– С какой стати, – сказала Пенелопа, с трудом расцепив зубы, – если она не леди Уистлдаун!
– А как она это докажет? – парировал Колин, вскочив на ноги. – Достаточно кому-нибудь пустить слух. Сплетни, как ты знаешь, имеют обыкновение жить собственной жизнью.
– Колин, то, что ты говоришь, лишено всякого смысла.
– Нет, если ты пошевелишь мозгами. – Он повернулся к ней лицом, охваченный эмоциями такой силы, что не смог бы отвести от нее взгляда, даже если бы крыша рухнула им на голову. – Представь, если бы я рассказал всем, что соблазнил тебя.
Пенелопа молча ждала, застыв в неподвижности.
– Твоя репутация была бы погублена навеки, – продолжил Колин, опустившись на корточки перед софой, где она сидела, так что их глаза оказались на одном уровне. – И не важно, что мы даже никогда не целовались. Такова сила слова, моя дорогая Пенелопа.
Ее лицо словно застыло. И одновременно разрумянилось.
– Я… я не знаю, что сказать, – сбивчиво произнесла она.
А затем произошла совершенно невероятная вещь. Колин понял, что он тоже не знает, что сказать. Потому что забыл о сплетнях и слухах, о силе слова и прочей чепухе. Единственное, о чем он мог думать, так это о поцелуях…
И о том, что ему хочется поцеловать Пенелопу Федерингтон.
Пенелопу Федерингтон!
Милостивый Боже, это все равно что поцеловать собственную сестру.
Не считая того, что она ему не сестра.
Он украдкой взглянул на Пенелопу; она выглядела необычайно соблазнительно, и он удивился, что не заметил этого сразу, как только вошел.
Нет, определенно он не может относиться к ней как к сестре.
– Колин? – Ее голос был не громче шепота, а в затуманившихся глазах странное выражение. Как это он не замечал раньше, какого они необычного оттенка? Карие с золотистыми ободками вокруг зрачка. Он никогда не встречал ничего подобного, а ведь он видел Пенелопу сотни раз.
