Пенелопа надеялась, что сможет встретить собственную старость с таким же достоинством и самообладанием.
– Вы похожи на меня, мисс Федерингтон. Не боитесь говорить то, что думаете.
Пенелопа изумленно уставилась на графиню. За последние одиннадцать лет она ни разу не высказала собственного мнения. Конечно, в кругу близких людей она чувствовала себя достаточно свободно, чтобы болтать, о чем вздумается, но стоило ей оказаться в светском окружении, как ее язык словно прилипал к гортани.
Пенелопа вспомнила бал-маскарад, где она однажды побывала. Вообще-то она посетила много маскарадов, но этот был особенным. Она выбрала себе костюм – платье, стилизованное под семнадцатый век, – в котором чувствовала себя совершенно неузнаваемой. Возможно, благодаря маске, полностью скрывавшей лицо.
Избавившись от бремени быть Пенелопой Федерингтон, она неожиданно почувствовала себя другим человеком. Причем ей не приходилось притворяться, скорее ее истинная сущность, скрытая от малознакомых людей, наконец-то вырвалась на волю.
Пенелопа смеялась, шутила, даже кокетничала.
И дала себе клятву, что останется самой собой, когда появится на следующем балу в обычном вечернем наряде без маски.
Но этого не случилось. Прибыв на бал, Пенелопа снова обнаружила, что стоит на периферии зала, кивая и вежливо улыбаясь, всеми забытая и никому не нужная.
Казалось, сам факт, что она была Пенелопой Федерингтон, обрекал ее на подобную участь. Ее образ сложился много лет назад, во время ужасного первого сезона, на котором настояла ее мать, несмотря на мольбы Пенелопы отложить ее дебют в свете. Толстая, неуклюжая, безвкусно одетая. И не важно, что она похудела, научилась грациозно двигаться и перестала одеваться в желтое и оранжевое. В глазах лондонского высшего света она навсегда осталась все той же прежней Пенелопой Федерингтон.
Впрочем, ее собственное поведение только способствовало этому. Воистину образовался порочный круг. Каждый раз, когда Пенелопа появлялась в бальном зале, заполненном давно знакомыми людьми, она замыкалась, превращаясь в робкую, неуклюжую девушку давно минувших лет, а не в уверенную в себе молодую женщину, которой она стала.
– Мисс Федерингтон? – окликнула ее леди Данбери на удивление мягким тоном. – Что-нибудь случилось?
Пенелопе понадобилось несколько секунд, чтобы обрести голос.
– Не думаю, что я умею высказывать собственные мысли, – сказала она наконец, подняв глаза на леди Данбери. – В сущности, я даже не знаю, о чем разговаривать с людьми.
– Предположим, со мной вы никогда не лезли в карман за словом.
– Вы не такая, как другие.
Леди Данбери откинула назад голову и расхохоталась.
– Ну, это еще мягко сказано… Ах, Пенелопа – надеюсь, вы не возражаете, что я зову вас по имени, – если вы можете свободно разговаривать со мной, значит, можете с каждым. Да половина взрослых мужчин в этом зале разбежится и попрячется по углам при одном только моем приближении.
– Просто они не знают вас, – возразила Пенелопа.
– И вас тоже, – с нажимом произнесла леди Данбери.
– Пожалуй, – согласилась Пенелопа с безнадежными нотками в голосе.
– Я могла бы сказать: тем хуже для них, – заметила леди Данбери, – но это не более чем красивая фраза. Ибо, сколько бы я ни называла наших общих знакомых болванами и олухами – а это случается довольно часто, – среди них есть вполне приличные люди, и просто преступление, что никто из них не удосужился узнать вас по-настоящему. Я… хм… Интересно, что происходит?
Пенелопа выпрямилась и огляделась.
– Что вы имеете в виду? – спросила она, хотя было ясно, что вокруг что-то затевается. Люди перешептывались, указывая на небольшой помост, где сидели музыканты.
– Эй, вы! – Леди Данбери ткнула тростью в бедро джентльмена, имевшего несчастье оказаться поблизости. – Что происходит?
– Крессида Тумбли хочет сделать заявление, – отозвался тот и поспешно отступил в сторону, видимо, чтобы избежать дальнейшего соприкосновения с тростью леди Данбери.
– Терпеть не могу Крессиду Тумбли, – пробормотала Пенелопа.
Леди Данбери подавила смешок.
– Ну вот, а еще утверждали, что никогда не говорите, что у вас на уме. Но вы меня заинтриговали. Чем она вам так досадила?
Пенелопа пожала плечами.
– Своим отношением ко мне.
Леди Данбери понимающе кивнула:
– У каждого тирана имеется своя излюбленная жертва.
– Сейчас уже лучше, – сказала Пенелопа. – Но когда мы обе… когда она была еще Крессидой Купер, она не упускала случая помучить меня. А люди… – Она покачала головой. – В общем, не важно.
– Ну нет, – возразила леди Данбери. – Продолжайте, раз уж начали.
Пенелопа вздохнула.
– Да ничего особенного. Просто я заметила, что люди не склонны, бросаться на выручку. Крессида была довольно популярна – по крайней мере, в определенном кругу – и, можно сказать, держала в страхе остальных девушек нашего возраста. Никто не осмеливался дать ей отпор. Почти никто.
Это уточнение не прошло не замеченным для леди Данбери. Она улыбнулась.
– И кто же был вашим защитником?
– Их было несколько, – сказала Пенелопа. – Бриджертоны всегда приходили мне на помощь. Энтони Бриджертон однажды даже одернул Крессиду при всех и повел меня к столу. – Голос Пенелопы зазвенел от волнения. – Но лучше бы он этого не делал. Обед был официальный, и предполагалось, что он будет сопровождать какую-то маркизу. – Она вздохнула, заново переживая драгоценные мгновения. – Это было чудесно.
– Похоже, он хороший человек, этот Энтони Бриджертон.
Пенелопа кивнула.
– Его жена призналась мне, что именно тогда она влюбилась в него. Когда увидела его в роли моего спасителя.
Леди Данбери улыбнулась.
– А другой мистер Бриджертон когда-нибудь бросался к вам на помощь?
– Вы имеете в виду Колина? – уточнила Пенелопа и, не дожидаясь кивка леди Данбери, продолжила: – Конечно, хотя без такого драматического эффекта. Но должна признаться, как ни приятно пользоваться поддержкой Бриджертонов…
– Что? – спросила леди Данбери.
Пенелопа снова вздохнула.
– Я предпочла бы, чтобы им не приходилось защищать меня так часто. Нужно защищаться самой. Или хотя бы вести себя таким образом, чтобы не нуждаться в защите.
Леди Данбери похлопала ее по руке.
– Думаю, вы способны на большее, чем вам кажется. А что касается КрессидыТумбли… – Леди Данбери поморщилась. – Она получила то, что заслуживает, если вас интересует мое мнение. Хотя, – резко добавила она, – люди интересуются моим мнением гораздо реже, чем следует.
