У меня не было слов. Что я могла придумать? Только поцеловать его, что и сделала много раз. Когда поцелуи стали не такими жаркими, Джаред мягко отстранил меня. Я улыбнулась, стараясь скрыть огорчение.
Мы проводили дни, нежась на пляже и купаясь, вечерами танцевали и веселились в деревне, а ночью спали вместе в моем домишке.
В среду после обеда мы плавали в чистейшей воде, и вдруг начали собираться облака. Поднялась волна, до сих пор такого не бывало. Приходилось погружаться в воду, чтобы нас не сбивало с ног, и Джаред вынес меня на берег.
Как только он ступил на песок, начался дождь. Я посмотрела на небо и улыбнулась. Дождь был легкий и теплый — не то что ледяные потоки, лившие с неба над Провиденсом. Мы наперегонки побежали домой. Джаред уступил победу мне, и мы разделились: каждый метнулся к себе, чтобы смыть с тела соль.
Я надела белые льняные брюки и розовый топ. Джаред еще не вернулся, и я пошла к нему босиком. Из его домика доносилась музыка. Я подумала, что он, вероятно, еще под душем, и потому постучала по раме двери, затянутой москитной сеткой.
— Входи, Нина, — весело ответил Джаред. — Тебе незачем стучаться.
Джаред полусидел, привалившись спиной к стене, на безупречно застеленной кровати и что-то писал в толстой коричневой книге. Дверь пискнула, я вошла. В глаза бросились огоньки мониторов и прочего оборудования, расставленного вдоль стены.
Я приподняла бровь:
— Ты привез стереосистему?
Джаред пожал плечами:
— Я всегда беру ее с собой.
— А почему не взял плеер?
— Не могу работать, когда у меня в ушах звучит музыка.
Я забралась на кровать, и Джаред придвинул меня к себе.
— Ты вроде говорил, что услышишь мой голос даже на стадионе, полном народу?
Джаред сморщил нос:
— Ну да, ты поймала меня. Мне не нравятся, когда у меня в ушах эти штуки.
Я прикусила губу, наклонилась к Джареду и прошептала, дотрагиваясь губами до его уха:
— Мне казалось, тебе нравится, когда что-то прикасается к твоим ушам.
Джаред крепко прижал свои губы к моим, и в ту же секунду я оказалась распластанной на спине. Его реакция выглядела автоматической, и я вдруг подумала: что, если прикосновение к ушам — его слабость? Тогда у меня есть шанс сломать его решительное намерение ждать лучших времен.
Стоило мне удобно улечься, как Джаред отшатнулся:
— Твои губы отличаются от жестких пластиковых наушников. Так что веди себя прилично. — Он улыбнулся.
— Извини, — неуверенно сказала я и прилегла головой на сгиб его руки.
Дождь выстукивал по крыше негромкую песню, я слушала и улыбалась. Впервые в жизни я радовалась, что на каникулах идет дождь.
В книге, которую держал Джаред, все свободное пространство было испещрено рукописными пометками. Он начал с самого верха страницы и писал мелко-мелко.
— Что это?
— Мой дневник. Надо наверстать упущенное. Я добрался до событий месячной давности. Хочу записать все в мельчайших подробностях, — сказал он, целуя мои волосы.
— Ты ведешь дневник? — удивилась я.
— А чем еще мне заниматься в те шесть-семь часов, которые я не сплю по ночам? — усмехнулся Джаред.
— Ты когда-нибудь писал обо мне?
— Большая часть этой книги о тебе, — ответил он, как будто это само собой разумелось.
Я села:
— Серьезно?
Довольный моей реакцией, Джаред хмыкнул:
— Да. Ты мне не веришь?
— Конечно, я тебе верю… Только… — Я посмотрела на пухлую книгу и заметила, что осталось всего полдюйма неисписанных страниц. — Тут так много листов.
Лицо Джареда смягчилось; он смотрел мне прямо в глаза.
— Я уже давно влюблен в тебя.
— Ты записывал, что я делаю?
Джаред засмеялся:
— Нет. Ну… иногда. Я больше пишу о том, какие чувства у меня вызывает то, что ты делаешь, или строю планы: как обойти запреты Джека, как мне жить без тебя, как я сделаю тебя счастливой. Это помогало мне, когда выдавались особенно трудные ночи.
— Там есть что-нибудь плохое?
— Хочешь почитать?
— Нет! — воскликнула я. Мне стало стыдно, что он подумал, будто мне хочется сунуть нос в его записи, и я ощутила знакомый жар на щеках. — Дневник твой. Меня это не касается.
— У меня нет от тебя секретов, ты сама знаешь.
Я опустила взгляд на руки и принялась щелкать ногтями.
— Но это личное. Мне бы не хотелось, чтобы ты прочел мой дневник.
— У тебя нет дневника. А если бы был, то мне, вероятно, пришлось бы его прочесть, — заявил Джаред безразличным тоном.
Я посмотрела на него в изумлении.
— Шучу! — Джаред хохотнул. — Я не написал ничего стыдного. Думаю, было бы здорово, если бы ты прочла.
Джаред закрыл книгу и положил мне на колени. Было любопытно узнать, что там написано, но разве так можно делать? Это нехорошо, хоть я и получила разрешение.
— Нина, все в порядке. Читай. — Джаред откинул обложку, так что открылась первая страница.
Вечер выдался бурный: я сидела, прислонившись головой к плечу Джареда, и знакомилась с его сокровенными мыслями. После того как я просмотрела несколько начальных страниц, чувство вины ушло и я по-настоящему увлеклась чтением. Странное ощущение: я будто читала собственные мемуары о времени, когда не знала о существовании Джареда.
Я обкусывала ноготь большого пальца, узнавая, как выглядела моя жизнь со стороны. Джаред играл моими волосами; двигались только его руки, в остальном он был неподвижен и молчалив. На середине одного из самых длинных пассажей я поняла, что это было написано в ту ночь, когда он из-за меня получил пулю.
Клер вынула пулю. Раньше я просто злился, но теперь был в ярости. Я видел, как этот ублюдок целится в нее, и мне хотелось оторвать ему голову. Но я не мог покончить с ним быстро. Одним из прихвостней Донована, которые охотятся за ней, стало бы меньше. Но и от этого мне не полегчало. Я не мог решиться. Накричал на Клер, чтобы заканчивала быстрее и я мог вернуться к Нине. Объяснить Клер, что меня бесит, я был не в силах, потому что сам не знал ответа. Зачем мне нужно было возвращаться, если я знал, что с ней отец? К тому моменту она уже вернулась домой, но мне нужно было быть рядом, и я злился на себя за эти чувства.
Похоже, я привязался к ней, но до сегодняшнего вечера не знал этого. Я и раньше должен был находиться рядом с ней, чтобы охранять, а сейчас мне нужно просто быть рядом. Это приводит в ярость.
И вот я здесь, наблюдаю, как она говорит с Синтией. Я все еще не понимаю, в чем моя проблема. В первый раз я боюсь, что не справлюсь. И не просто не справлюсь, а упущу ЕЕ. Клер обвиняет меня в том, что я перфекционист, — может, в этом все дело. Или я просто не хочу, чтобы она расстраивалась. Но какое мне, к чертям, до этого дело? Она все равно не узнает. Я не хочу, чтобы она умерла, но это неудивительно. Она умирает — умираю я.
