Когда огонь разгорелся, Роланд отошел на несколько шагов,
вновь опустился на колени и сложил руки перед грудью.
— Опять молишься? — с улыбкой спросила Сюзанна.
— То, чему научился в детстве, остается на всю жизнь, — ответил
он. На несколько мгновений закрыл глаза, поднес сложенные руки ко рту,
поцеловал их. Что-то сказал, но она разобрала только одно слово: Ган. Открыл
глаза, поднял руки, развел их, взмахнул, словно птица — крыльями. Заговорил уже
сухо, деловито, мол, лирика закончилась. — «Что ж, все очень хорошо.
Принимаемся за работу».
7
Они сплели веревки из травы, точно так же, как и Мордред, и
подвесили первого оленя, уже безголового, за верхние ноги к нижней ветви ивы.
Ножом Роланд вспорол шкуру на животе, полез внутрь, пошуровал там, вытащил два
красных органа, с которых капала кровь. Сюзанна подумала, что это почки.
— Средство от температуры и кашля, — пояснил Роланд и впился
зубами в одну из почек, словно в яблоко. В горле Сюзанны что-то булькнуло, она
отвернулась и смотрела на реку, пока он не закончил трапезу. Потом вновь
посмотрела на него. Роланд надрезал шкуру на подвешенных к дереву ногах, рядом
с тем местом, где они соединялись с туловищем.
— Тебе лучше? — неуверенно спросила она.
— Будет, — ответил Роланд. — А теперь помоги мне снять шкуру
с этого молодца. Первая нам потребуется с мехом. Мы сделаем из нее котел для
нашей жижи. Теперь смотри.
Он подсунул пальцы под шкуру, там, где она крепилась к телу
тонким слоем жира и мышц, и потянул. Шкура легко оторвалась на половине
туловища.
— Теперь ты, Сюзанна, со своей стороны.
Оказалось, что самое трудное — подсунуть пальцы под шкуру.
На этот раз они потянули вместе, и когда спустили шкуру до передних ног, она
отдаленно напомнила рубашку. Ножом Роланд срезал шкуру, а потом нажал рыть яму
в земле, в некотором отдалении от ревущего костра, но под защитой деревьев. Она
помогала ему, наслаждаясь потом, который выступал на лице и теле. Когда они
вырыли некое подобие котла, диаметром в два фута и глубиной в восемнадцать
дюймов, Роланд застелил яму шкурой.
Всю вторую половину дня они по очереди свежевали восемь
остальных убитых ими оленей. Сделать это следовало как можно быстрее, потому
что, если бы подкожный жир и мышцы засохли, снимать шкуры стало бы куда
тяжелее, да и времени на это ушло бы больше. Стрелок не забывал поддерживать
костер и время от времени, вытаскивал из него угли. Когда они остывали и уже не
могли прожечь шкуру, скидывал их в «котел». К пяти часам у Сюзанны отчаянно ныли
и руки, и спина, но она продолжала работать. Роланд же перемазал в саже лицо,
руки, шею.
— Ты выглядишь как какой-нибудь парень в менестрельском шоу,
— в какой-то момент сказала она. — Растус Кун.
— Это еще кто?
— Никто, шут у белых, — ответила она. — Ты думаешь, Мордред
где-то рядом, наблюдает, как мы работаем? — весь день она тревожно оглядывалась
по сторонам.
— Нет, — Роланд оторвался от работы, чтобы передохнуть.
Отбросил волосы со лба, добавив еще одно черное пятно, заставив ее вспомнить
кающихся на Пепельную среду. — Думаю, он ушел на свою охоту.
— Мордред голоден, — кивнула она. Потом добавила. — Ты
можешь прикасаться к его разуму, не так ли? Во всяком случае, знать, здесь он
или ушел.
Роланд на мгновение задумался, потом ответил: «Я же его
отец».
8
К наступлению темноты рядом с ними лежала груда оленьих шкур
и куча освеженных, безголовых туш, которые в более теплую погоду привлекли бы
полчища мух. Они вновь до отвала наелись поджаренными на костре стейками из
оленины, бесподобными на вкус, и Сюзанна опять подумала о Мордреде, который
затаился где-то в темноте, ужиная сырым мясом. У него могли быть спички, но и
ума ему хватало: если бы они увидели в темноте другой костер, то обязательно
помчались бы туда. К Мордреду. А потом — бах-бах-бах, и прощай, Мальчик-Паук. К
собственному удивлению, она вдруг поняла, что сочувствует ему, и строго
наказала себе остерегаться этого чувства. Конечно же, он не испытывал ни
малейшего сочувствия ни к ней, ни к Роланду, убил бы безо всякой жалости,
появись у него такая возможность.
Когда они поели, Роланд вытер о рубашку жирные пальцы.
— Вкусно, однако.
— Ты говоришь правильно.
— Теперь давай вытащим мозги. А потом ляжем спать.
— По одному? — спросила Сюзанна.
— Да… насколько мне известно, мозг выдается по одному в одни
руки.
Она так удивилась, услышав фразу Эдди
(по одному в одни руки)
из уст Роланда, что не сразу поняла, что стрелок пошутил.
Отпустил не слишком удачную, но bona fide шутку. Потом ей удалось выдавить из
себя символический смешок.
— Очень забавно, Роланд. Ты знаешь, о чем я. Роланд кивнул.
— Мы будем спать по одному и нести вахту. Я думаю, так будет
лучше.
Время и практика сделали свое дело: она видела слишком много
вываливающихся внутренностей, чтобы ее вытошнило от нескольких мозгов. Они
разбивали головы, использовали лезвие, уже затупившееся, чтобы разваливать черепа
и вынимали мозги. Осторожно откладывали в сторону, как большие серые яйца. К
тому времени, когда последний мозг покинул оленью голову, пальцы Сюзанны так
болели и раздулись, что она едва могла их согнуть.
— Ложись, — сказал Роланд. — Спи. Первым подежурю я. Сюзанна
спорить не стала. Знала, что на полный желудок да в тепле костра сон придет
быстро. Она также знала, что, проснувшись утром, почувствует, что болят и ноют
все мышцы, и даже сесть ей удастся с трудом. Но в тот момент такая перспектива
ее нисколько не волновала. Ощущение удовлетворенности наполняло ее. По большей
части, от съеденной горячей пищи, но немалую лепту внесла и уверенность в том,
что она неплохо поработала в этот день. Она чувствовала, что теперь они не
плывут по течению, но сами определяют свою дорогу.
«Господи, — подумала Сюзанна, — судя по всему, в моем
солидном возрасте я становлюсь республиканкой».
Пришла в голову и другая мысль: как же тихо вокруг. Никаких
звуков, кроме посвиста ветра, шороха ледяного дождя (он начал ослабевать) да
потрескивания благословенного костра.
— Роланд?
Сидевший у костра стрелок посмотрел на нее, вопросительно
вскинув брови.
— Ты перестал кашлять.
Он улыбнулся и кивнул. Улыбку эту она унесла с собой в сон,
но приснился ей Эдди.
9
