Чертовым младенцем, который не мог слезть со стула.
А если он действительно хотел превратить ходящий деликатес в
отбивные, следовало действовать быстро.
5
Уолтер о'Дим не состарился до такой степени, чтобы стать
излишне доверчивым, теперь он понимал свою ошибку (недооценил маленького
монстра, положился на то, что видел, а не на свои знания о нем), но избежал
ловушки молодых: паники, парализующей волю.
«Если он хочет сделать что — то еще, а не только сидеть на
стуле и смотреть на меня, ему придется трансформироваться. Как только начнется
трансформация, его контроль надо мной ослабнет. И это будет мой шанс.
Маленький, но единственный, который у меня остался».
И в этот самый момент Уолтер увидел, как яркий красный свет
побежал по телу младенца, от макушки и пальцам на ногах. По мере его движения
пухленькое розовое тельце бей-бо темнело и раздувалось, из боков полезли паучьи
лапки. И одновременно сверкающая струна, которая вытягивалась изо рта младенца,
исчезла, а вместе с ней удушающая петля, которая удерживала Уолтера на месте.
«Нет времени даже на единственный выстрел, сейчас нет. Беги.
Беги от него. Это все, что ты можешь сделать. Не следовало тебе вообще
приходить сюда. Ты позволил ненависти к стрелку ослепить себя, но, возможно,
еще не позд…»
Он повернулся к уходящей вниз лестнице с этими мыслями в
голове, и уже собрался поставить ногу на первую ступеньку, когда сверкающая
струна появилась вновь, но на этот раз обвила не грудь и руки, а шею, как
гаррота. Хрипя, задыхаясь, выплевывая слюну, с вылезающими из орбит глазами,
Уолтер, шатаясь из стороны в сторону, развернулся на сто восемьдесят градусов.
Натяжение струны чуть ослабло. И тут же он почувствовал, как что-то, вроде бы
невидимая рука, скользнула у него по лбу и откинула с головы капюшон. Он
всегда, если была такая возможность, носил одежду с капюшоном. В провинциях,
лежащих к югу от Гарлана, его знали, как Уолтер Ходжи. Последнее слово имело
два значения: тусклый и капюшон. Но этот капюшон, с проволочной сеткой (он взял
его в неком заброшенном доме в городке Френч-Лэндинг, штат Висконсин
[31]
),
ничем ему не помог, не так ли?
«Судя по всему, я дошел до конца тропы», — подумал Уолтер,
увидев паука, спешащего к нему на семи лапках, раздутого, шустрого (более
шустрого, чем младенец, ага, и в четыре тысячи раз более уродливого) с
наростом, карикатурой на человеческую голову, выпирающим из волосатой спины. На
брюшке паука Уолтер мог видеть красную отметину, в которую превратилось родимое
пятно на пятке младенца. Теперь формой оно напоминало песочные часы. Примерно
такие же отметины можно увидеть у самок паука «черная вдова». Вот тут Уолтер
понял, что ему требовалась отметина именно такой формы, а убийство младенца с
последующим отрезанием его ступни ничего бы не дало. Так что приход его в
Центральный пост изначально не имел никакого смысла.
Паук поднялся на четырех задних лапках. Тремя передними
оперся о джинсы Уолтера. Ткань под ними противно заскрипела. Глаза твари
таращились на него с тупым любопытством незваного гостя, которого он застал в
своем «доме».
«О, да, боюсь, это конец тропы, — прогремело у него в
голове. Словно включился мощный громкоговоритель. — Но ты намеревался точно
также поступить со мной, не так ли?»
«Нет! Во всяком случае, не сразу…»
«Но ты собирался! „Не пытайся обмануть обманщика“, как
сказала бы Сюзанна. Поэтому теперь я окажу тому, кого ты называешь моим Белым
отцом, маленькую услугу. Ты, возможно, не был его самый опасным врагом, Уолтер
Падик (как тебя звали, когда ты ступил на тропу, в далеком далеке), но ты был,
признаю, самым давним. И теперь я уберу тебя с его дороги».
Уолтер не подозревал, что в нем еще теплилась смутная
надежда на спасение, даже когда эта омерзительная тварь встала перед ним на
задние лапки, жадно пожирая его выпученными глазами, пуская слюну, теплилась,
пока он не услышал, впервые за тысячу лет, имя мальчика с фермы в Делайне,
который откликался на имя Уолтер Падик. Уолтер, сын Сэма-мельника в баронстве
Истард. Он убежал с фермы в тринадцать лет, годом позже его изнасиловал в
задний проход другой бродяга, однако, он устоял перед искушением вернуться домой.
Вместо этого пошел навстречу своей судьбе.
Уолтер Падик.
Услышав это имя, мужчина, который иногда называл себя
Мартен, Ричард Фаннин, Рудин Филаро и Рэндалл Флегг (а также многими другими
именами), потерял всякую надежду, кроме одной: умереть достойно.
«Я голодать, Мордред голодать, — вновь загремел в голове
безжалостный голос, который вливался в него по сверкающей струне воли
маленького короля. — Но я наемся, как следует, и начну с закуски. Думаю, с
твоих глаз. Дай их мне».
Уолтер сопротивлялся изо всех сил, но куда там. Струна была
слишком крепкой. Увидел, как его руки поднялись и нависли над лицом. Он увидел
как пальцы согнулись в крюки. Отдернули веки, как шторы, а затем вонзились в
плоть над глазными яблоками. Мог слышать звуки, которые издавали пальцы,
раздирая связки и мышцы, поворачивавшие глазные яблоки, и зрительные нервы,
передающие «картинки» в мозг. Низкие, чавкающие звуки, означающие для Уолтера
конец зрячей эры. Ярко-красные вспышки заполнили голову, а потом их сменила
вечная тьма. В случае Уолтера вечность длилась недолго, но, если время
субъективно (а большинство знает, что так оно и есть), то для него она
растянулась неимоверно.
«Дай их мне, я сказал! Хватит тянуть! Я голоден!»
«Теперь язык, пожалуйста».
Уолтер покорной рукой обхватил язык и потянул, но смог лишь
надорвать его. Слишком он был скользкий. Он бы заплакал от муки и бессильной
злобы, если бы кровоточащие глазницы, где только что находились глаза, могли
вырабатывать слезы.
Он вновь потянулся к языку, но паук больше не хотел ждать.
«Наклонись! Высуни язык, как высунул бы, если б лизал киску
своей подружки. Быстро, ради своего отца! Мордред голоден!»
Уолтер, по-прежнему полностью осознавая, что с ним
происходит, попытался воспротивиться этому новому ужасу, но с тем же успехом,
что и прежде. Он наклонился, упираясь руками в колени, его кровоточащий язык
высовывался из губ, покачиваясь на надорванных мышцах в глубине рта, которые
еще удерживали его. Вновь Уолтер услышал поскребывание передних лапок Мордреда
о материю своих джинсов. Волосатая пасть сомкнулась на языке Уолтера, пососала
его, наслаждаясь, одну или две секунды, а потом выдернула сильным рывком.
Уолтер, теперь не только ослепший, но и онемевший, горлом издал крик боли и
повалился на спину, зажимая руками изуродованное лицо, начал кататься по полу.
