В 16:19 в приемную вышел молодой человек в полосатой рубашке
и галстуке от «Хьюго Босс». Нас провели по коридору мимо кабинетов, которые
занимали важного вида менеджеры, к двойным дверям. На одной висела табличка
«КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ». Наш сопровождающий распахнул двери. Сказал: «God luck,
gentlemen». Не good luck, а god luck.
[54]
Вот тут и включилась система охранной
сигнализации, но слишком поздно. Все произошло очень быстро. Они не…
16
Все происходит быстро. Они долго охотились за Каллагэном,
так теперь времени не теряют. Двери захлопываются за их спинами, очень уж
громко и с такой силой, что трясется дверная коробка. Помощники топ-менеджеров,
которые сами получают никак не меньше восемнадцати тысяч долларов в год,
закрывают двери иначе, с уважением к деньгам и власти, но здесь — не тот
случай. Так закрывают двери рассерженные алкоголики или наркоманы. И
сумасшедшие. Сумасшедшим очень нравится хлопать дверьми.
Система охранной сигнализации Каллагэна гремит на полную
мощь, оглядывая конференц-зал, с большущим окном в дальнем конце, из которого
открывается потрясающий вид на озеро Мичиган, он понимает, что на то есть
причины, и успевает подумать: «Дорогой Иисус… Мария, мать Божья… как я мог так
сглупить?» В конференц-зале тринадцать человек. Трое — слуги закона, и он
впервые видит их тяжелые, нездорового цвета лица, поблескивающие красным глаза
и полные, женские губы. Все трое курят. Девять — вампиры третьего типа.
Тринадцатый — в яркой рубашке и кричащем галстуке, атрибутах слуг закона, все
так, но лицо у него худое и хитрое, в глазах светятся ум и черный юмор. На лбу
— красный круг крови, которая не капает, но и не свертывается.
Раздается сухой треск. Каллагэн оборачивается и видит, как
Эл и Уэрд падают на пол. У дверей, через которые они вошли, стоят еще двое,
слуги закона, мужчина и женщина, с электрошокерами в руках.
— С вашими друзьями все будет в порядке, отец Каллагэн.
Он поворачивается. Говорил человек с красным кругом на лбу.
Выглядит он лет на шестьдесят, но, возможно, старше. На нем ярко-желтая рубашка
и красный галстук. Тонкие губы, расходясь в улыбке, обнажают заостренные зубы.
«Это Сейр, — думает Каллагэн. — Сейр, точнее, тот, кто подписал письмо. Тот,
кто все это придумал».
— А вот с вами, увы, нет, — добавляет он.
В глазах слуг закона читается легкая скука: вот он,
наконец-то нашелся, их потерявшийся пес с обожженной лапой и шрамом на лбу. У
вампиров интереса побольше. Их окружает ярко-синяя аура. И тут Каллагэн слышит
колокольца. Слабенькие, доносящиеся из далекого далека, но они есть. Зовут его.
Сейр, если это его фамилия, обращается к вампирам. «Это он,
— говорит он будничным голосом. — Он убил сотни таких же, как вы, в двенадцати
регионах Америки. Мои друзья, — он указывает на слуг закона, — не смогли его
выследить и изловить, но, разумеется, их работа — выслеживать менее осторожную
дичь, и с ней они прекрасно справляются. В любом случае, он здесь. Давайте,
займитесь им. Но не убивайте!»
Он поворачивается к Каллагэну. Красный круг на лбу блестит,
но кровь с него не капает. «Это глаз, — думает Каллагэн. — Кровавый глаз». Чей
глаз? Кто им смотрит? Откуда?
— Все эти друзья Короля несут в крови вирус СПИДа. Вы
знаете, о чем я, не так ли? Мы позволим этому вирусу убить вас. Он навсегда
выведет вас из игры, как в этом мире, так и в других. В конце концов, это игра
не для таких, как вы. Не для лжепророков.
Каллагэн не медлит ни секунды. Если промедлит, то погибнет.
Он боится не СПИДа, он боится прикосновения этих грязных губ, которые будут
целовать его точно так же, как губы другого вампира целовали Люпа Дельгадо в
проулке. Им не удастся взять над ним верх. После того, что ему довелось
испытать, после всех этих работ-однодневок, после тюремных камер, после того,
как в Канзасе он стал таки трезвенником, они не смогут взять над ним верх.
Он не пытается урезонить их. Это не переговоры. Он просто
бежит по конференц-залу, огибая справа длинный стол красного дерева. Человек в
желтой рубашке, на его лице тревога, кричит: «Хватайте его! Хватайте!» Руки
хватают его за пиджак, специально купленный в магазине мужской одежды «Великая
река», но соскальзывают. Он успевает подумать: «Окно не разобьется, оно из
специального упрочненного стекла, антисуицидного стекла, оно не разобьется…» —
и ему достает времени попросить помощи у Бога, впервые с того момента, как Барлоу
заставил его напиться своей отравленной крови.
— Помоги мне! Пожалуйста, помоги мне! — кричит отец Каллагэн
и, плечом вперед, врезается в окно. Чья-то рука бьет его по голове, пытается
схватить за волосы, но неудачно. Окно разбивается на мелкие осколки, и его уже
обдувает холодный воздух, в котором кружат снежинки. Он смотрит меж черных
туфель, тоже специально купленных для этой встречи, видит Мичиган-авеню, по
которой снуют автомобили-игрушки и люди-муравьи.
Спиной чувствует, что все они, Сейр, слуги закона и вампиры,
от которых требовалось заразить его и навечно вывести из игры, сгрудились у
разбитого окна, таращатся на него, не веря своим глазам.
Он думает: «Вот это тоже навечно выведет меня из игры… не
так ли?»
И он думает, удивляясь, как ребенок: «Это же моя последняя
мысль. Это прощание».
А потом он падает.
17
Каллагэн замолчал и посмотрел, где-то застенчиво, на Джейка.
— Ты это помнишь? — спросил он. — Фактическую… — откашлялся,
— …смерть?
Джейк медленно кивнул.
— А ты — нет?
— Я помню, как смотрел на Мичиган-авеню между моих новых
туфель. Помню, как стоял там, как мне показалось, в снежном вихре. Помню, как
Сейр за моей спиной что-то кричал на незнакомом языке. Ругался, судя по
интонациям. Помню, как подумал: «Он испуган». Практически эта мысль стала моей
последней в том мире. О том, что Сейр испуган. Потом я попал в полную темноту.
Плавал в ней. Слышал колокольца, но очень далеко. И вдруг они приблизились.
Словно смонтировали их на автомобиле, который мчался ко мне с сумасшедшей
скоростью.
Возник свет. Я увидел свет в темноте. Подумал, что у меня
посмертные ощущения а-ля Кюблер-Росс, и пошел к свету. Для меня не имело
значения, куда я выйду, если не превращусь в кровавое месиво на Мичиган-авеню,
окруженное толпой зевак. Но я не понимал, как такое могло случиться. Упав с
тридцать третьего этажа, в сознание не приходят.
И я хотел уйти как можно дальше от колокольцев. Но они
звучали все громче. Глаза начали слезиться. Уши — болеть. Я радовался, что у
меня по-прежнему были глаза и уши, но колокольца заглушали эту радость.
Я подумал: «Я должен успеть выскочить в свет». Рванулся к
нему. И…
