18
Он открывает глаза, но еще до того, как открыл их,
улавливает запах. Запах сена, очень слабый, почти что сошедший на нет. Можно
сказать, призрак запаха. И он? Он тоже призрак?
Он садится, оглядывается. Если это жизнь после жизни, то все
святые книги мира, включая ту, по которой он читал проповеди, неправильные.
Потому что это не небеса и не ад: он — в конюшне. На полу валяются выцветшие
добела соломинки, должно быть, лежат тут с незапамятных времен. В дожатых
стенах щелки, через которые струится яркий свет. Это свет, за которым он
следовал из тьмы, думает он. И он думает: «Это свет пустыни». Есть конкретные
основания для такого вывода? Возможно. Воздух сухой, когда он втягивает его
через нос. Словно воздух другой планеты.
«Может, так и есть, — думает он. — Может это планета После
Жизни».
Мелодия колокольцев, восхитительная и ужасная, слышна, но
звуки ее все тише… тише… пропадают. Он слышит легкой шорох горячего ветра. Ему
удается проникнуть в стойло сквозь щели, и он поднимает с пола несколько
соломинок. Они, правда, тут же падают вниз.
Раздается новый звук. Аритмичные удары. Судя по звукам,
издает их машина, в которой что-то сломалось. Он встает. В стойле жарко, ладони
и лицо покрыты потом. Он оглядывает себя и видит, что парадный костюм,
приобретенный в магазине мужской одежды «Великая река» исчез. Он в джинсах и
рубашке из «шамбре». На ногах — потрепанные сапоги со стоптанными каблуками.
Выглядят они так, словно он отшагал в них многие мили. Он наклоняется и
ощупывает ноги. Ни переломов, ни синяков. Ощупывает руки. Целы. Пытается
щелкнуть пальцами. Получается, раздается сухой звук, словно сломался сучок.
Он думает: «А если вся моя жизнь — сон? И вот это —
реальность? Если так, кто я и что здесь делаю?»
Из теней за его спиной доносятся звуки ударов: «Бух — БУХ —
бух — БУХ — бух — БУХ…»
Он поворачивает на звуки и ахает, увидев, что стоит перед
ним. А стоит, посреди пустой конюшни, дверь. Не вделана в стену, стоит сама по себе.
Петли есть, но, насколько он видит, крепятся к воздуху. На двери написаны
какие-то иероглифы. Прочитать их он не может. Подходит ближе, словно надеется,
что уменьшение расстояние до двери поможет понять, что к чему. Где-то помогает.
Потому что он видит, что ручка двери хрустальная, а на ней выгравирована роза.
Он читал Томаса Вульфа: камень, роза, ненайденная дверь; камень, роза, дверь.
Камня нет, но, возможно, слово, которое обозначают иероглифы — камень.
«Нет, — думает он. — Нет, слово: НЕНАЙДЕННАЯ. Может, камень
— это я».
Он протягивает руку и прикасается к хрустальной ручке.
Возможно, это сигнал, («знамение», — думает он) потому что удары смолкают.
Очень слабо, очень далеко, ну, очень далеко, он слышит колокольца. Пытается
повернуть ручку. Она не поворачивается. Ни по часовой стрелке, ни против. Ни на
йоту. Словно залита бетоном. Когда он убирает руку, стихает и мелодия
колокольцев.
Он обходит дверь, и дверь исчезает. Замыкает круг, и дверь
возвращается. Медленно еще трижды обходит дверь, отмечая то место, где она
теряет толщину и где обретает ее вновь. Потом обходит дверь в обратном
направлении. Результат тот же. Что за черт?
Несколько мгновений он смотрит на дверь, размышляя, потом
идет дальше, мимо двери, его интересует машина, грохот которой он слышал. Боли
при ходьбе не чувствует, словно и не падал с тридцать третьего этажа, но до
чего же в конюшне жарко!
Он видит пустые стойла, груду давнишнего выбеленного
временем сена, рядом с ним — аккуратно сложенную попону и доску для резки
хлеба. На доске полоска вяленого мяса. Он берет ее, нюхает, пахнет солью.
«Вкусно», — думает он, кладет в рот. Насчет отравления не тревожится. Как можно
отравить человека, который уже умер?
Жуя, продолжает обследование конюшни. В глубине находит
маленькую комнатку. В стенах хватает щелей, так что света вполне хватает, чтобы
разглядеть какую-то машину, установленную на бетонированной площадке. Ранее
увиденное в конюшне говорит о том, что ею не пользовались уже многие и многие
годы, а вот это машина, похожая на доильную, словно только что доставлена с
завода. Ни ржавчины, ни пыли. С одной стороны торчит хромированная труба. Внизу
— сток. Его стальной кольцевой бурт вроде бы влажный. К машине приклепана
маленькая металлическая табличка. Рядом с табличкой — красная кнопка. На
табличке написано:
ПРОМЫШЛЕННАЯ КОМПАНИЯ
Ла МЕРКА
834789-АА-45-776019
СЕРДЕЧНИК НЕ ВЫНИМАТЬ
ОБРАТИТЬСЯ К СПЕЦИАЛИСТАМ
На красной кнопке выдавлены буквы: «ВКЛ». Каллагэн
вдавливает кнопку. Удары возобновляются и через мгновение-другое из
хромированной трубы начинает течь вода. Он подставляет руки. Вода ледяная, под
ней разгоряченная кожа немеет. Он пьет. Вода ни сладкая, ни горькая, и он
думает: «На больших глубинах никакого вкуса просто нет. Это…»
— Привет, святоша.
От неожиданности Каллагэн вскрикивает. Его руки взлетают
вверх, рассыпая капельки-бриллианты. Сверкнув в лучиках солнечного света,
пробившихся в щели между досками, они падают на пол. Он разворачивается на
стоптанных каблуках. У двери в насосную стоит мужчина в широком плаще,
прямо-таки балахоне, с капюшоном.
«Сейр, — думает Каллагэн. — Это Сейр, он последовал за мной,
прошел через эту чертову дверь…»
— Успокойся, — говорит человек в плаще. — «Страви давление»,
— как сказал бы новый приятель стрелка, — добавляет доверительно. — Его имя
Джейк, но домоправительница зовет его Бама, — и потом, радостно, как человек,
которому в голову только что пришла прекрасная идея. — Я могу тебе его
показать! Их обоих! Возможно, еще не поздно! Пошли! — он протягивает руку.
Пальцы, появившиеся из рукава, длинные и белые. Неприятные. Как воск. Когда
Каллагэн отказывается сдвинуться с места, человек в плаще приводит убедительный
довод. — Пошли. Ты же знаешь, что не можешь задержаться здесь надолго. Это
всего лишь дорожная станция, тут никто не задерживается. Пошли.
— Кто ты?
Человек в плаще нетерпеливо дергает головой.
— Нет времени на объяснения, святоша. «Имя, имя, что такого
важного в имени?» — как кто-то сказал. Шекспир? Вирджиния Вульф? Не упомнишь?
Пойдем, и я покажу тебе чудо. И не притронусь к тебе. Пойду впереди. Видишь?
Он поворачивается, полы плаща развеваются, как юбка или
вечернее платье. Он уходит в конюшню и, секундой спустя, Каллагэн следует за
ним. В насосной ему все равно делать нечего. Насосная — это тупик. Выйдя из
конюшни, он сможет убежать.
Убежать куда?
Вот там и будет видно, не так ли?
Человек в плаще, проходя мимо отдельно стоящей двери, стучит
по ней костяшками пальцев. «Постучать по дереву, это к удаче», — радостно
возвещает он и, когда ступает на яркий прямоугольник свете, падающего сквозь
распахнутые ворота конюшни, Каллагэн видит: незнакомец что-то несет в левой
руке. Это ящик, по форме — куб, со стороной примерно в один фут. По виду сделан
из того же дерева, что и дверь. А может, из более прочного и тяжелого дерева. В
том, что он темнее двери, сомнений нет.
