— А что ты делал в тот вечер? — спросила Сюзанна. — В
кинотеатре?
— Ничего, — ответил Каллагэн. — Все месяцы, проведенные в
Нью-Йорке, во время моего первого приезда в Нью-Йорк, я ничего не делал. До
самого апреля. Видите ли, у меня не было уверенности. То есть сердце-то верило,
а вот моя голова отказывалась составить ему компанию. И еще один фактор: я был
непьющим алкоголиком. Алкоголик — он тоже вампир, эта моя часть все сильнее
мучилась от жажды, тогда как остальная пыталась отрицать мои сверхъестественные
способности. Вот я и сказал себе, что видел в зале двух обнимающихся
гомосексуалистов, ничего больше. А что касается остального, колокольца, запах,
темно-синее сияние вокруг молодого мужчины… я убедил себя, что это симптомы
эпилепсии или последствия того, что сделал со мной Барлоу, или и первое, и
второе разом. И, разумеется, насчет Барлоу я не ошибался. Его кровь жила во
мне. Она видела.
— Это еще не все, — подал голос Роланд.
Каллагэн повернулся к нему.
— На тебя воздействовал магический кристалл, отец. Он уже
звал тебя из этого мира. Тот самый шар, который сейчас хранится в твоей церкви,
хотя, подозреваю, ты познакомился с ним, когда церкви еще не было.
— Не было, — во взгляде Каллагэна, не отрывающегося от лица
Роланда, читалось уважение. — Не было. Как ты узнал? Скажи мне, прошу тебя.
Роланд не сказал.
— Продолжай, — предложил он. — Что случилось с тобой потом?
— Потом случился Люп, — ответил Каллагэн.
9
Фамилия у него была Дельгадо.
Лишь на мгновение на лице Роланда отразилось изумление,
широко раскрылись глаза, но Эдди и Сюзанна достаточно хорошо знали стрелка,
чтобы решить, что для него такое проявление чувств — событие экстраординарное.
С другой стороны, они уже привыкли ко всем этим совпадениям, которые, возможно
совпадениями и не были, и чувствовали, что каждое из них — поворот на один зуб
какой-то огромной шестерни.
Тридцатидвухлетний Люп Дельгадо, алкоголик, уже пять лет не
бравший в рот ни капли спиртного, работал в «Доме» с 1974 года. Основал «Дом»
Магрудер, но именно Дельгадо вдохнул в ночлежку настоящую жизнь, поставил перед
ней реальные цели. Днем он работал в отделе технического обслуживания отеля
«Плаза» на Пятой авеню. По вечерам спешил в «Дом». Он придумал и помогал реализовывать
алкогольную политику «Дома», он первым встретил Каллагэна, когда тот переступил
порог ночлежки.
— Первый раз я провел в Нью-Йорке чуть больше года, —
продолжил Каллагэн, — но к марту 1976 я… — он запнулся, стараясь облечь в слова
то, что все трое уже прочитали на его лице. Кожа порозовела до такой степени,
что крестообразный шрам казался на этом фоне неестественно белым. — Ну, ладно,
полагаю, можно сказать, что к марту я в него влюбился. Тем самым стал
гомосексуалистом? Педиком? Не знаю. Многие же говорят, что все священники —
педики. Не проходит и месяца, чтобы в газетах не появилась статья о священнике,
который запускает ручонки в штаны алтарных служек. Насчет себя могу сказать
откровенно, у меня не было причин считать себя гомосексуалистом. Видит Бог,
иной раз меня возбуждала красивая женская ножка, носил я сутану или нет, но
никогда не приходила мысль о том, чтобы соблазнить алтарного служку. Да и
ничего плотского между мной и Люпом не было. Но я любил его, и тут я говорю не
о его уме, преданности делу, стремлению реализовать свои замыслы по части
«Дома».
Каллагэн вновь замолчал, борясь с собой. Потом выпалил:
«Боже, он был красавцем. Красавцем!»
— Так что с ним случилось? — спросил Роланд.
— Как-то в конце марта, одним снежным вечером, я вернулся в
ночлежку. Народу набилось под завязку, так что покой нам только снился. Уже
произошла драка и мы еще разбирались с ее последствиями. У одного парня начался
приступ белой горячки, и Роуэн Магрудер увел его в свой кабинет, отпаивал кофе,
сдобренном виски. Думаю, я говорил вам, что карцера в «Доме» не было. Наступило
время ужина, чего там, они уже полчаса как наступило, но трое добровольцев,
работавших на раздаче, не пришли, испугались плохой погоды. Гремело радио, две
женщины танцевали. «Время кормежки в зоопарке», — как говаривал Люп.
— Я снимал пальто, направляясь на кухню, но меня остановил
один парень, Френк Спинелли… спросил о рекомендательном письме, которое я
обещал ему написать… подошла женщина, Лиза… фамилии не помню… она хотела помочь
с одним из мероприятий «АА», «Составьте список тех, кому вы причинили боль»…
потом юноша, который хотел найти работу, он немного умел читать, писать — нет…
на плите начало что-то подгорать… полный бедлам. И мне это нравилось.
Напоминало вихрь, который подхватывает тебя и несет. И вдруг посреди всего
этого бедлама я замер. Колокольчиков не услышал, пахло только этим пьяным
сукиным сыном да подгоревшей едой… а вот шею Люпа, как воротник, окружало
свечение. И я увидел отметины. Очень маленькие. Прямо-таки точки.
Я не только остановился, видать, меня качнуло, потому что
Люп поспешил ко мне. Вот тут я учуял запах, очень слабый, злого лука и
раскаленного металла. Наверное, отключился на пару-тройку секунд, потому что мы
вдвоем вдруг оказались в углу, рядом со шкафом, где держали материалы,
связанные с «АА», и он спрашивал меня, когда я ел в последний раз. Знал, что
иногда я забывал про еду.
Запах исчез. Синее свечение вокруг шеи исчезло. И маленькие
точки, следы укусов, тоже исчезли. Но я их видел. И не имело смысла спрашивать,
с кем он был, когда и где. Вампиры, даже третьего типа, а может, именно
третьего типа, располагают средствами защиты. В их слюне, как и у пиявок,
содержатся вещества, которые препятствуют свертыванию крови. Поэтому она льется
потоком. Вещества эти обладают также анестезирующим эффектом, и, если ты не
видишь, что эта тварь впилась в тебя, то и не догадываешься о том, что
происходит. Слюна вампиров третьего типа вызывают у их жертв и краткосрочную
амнезию.
Я как-то выкрутился. Сказал, что закружилась голова, свалил
на то, что пришел с холода и из темноты, а попал в жару, яркий свет, шум. На
какие-то мгновения потерял ориентацию. Он принял мое объяснение, но попросил
меня не напрягаться. «Ты для нас слишком ценен, чтобы мы могли потерять тебя,
Дон», — и тут он меня поцеловал. Сюда, — Каллагэн коснулся изуродованной рукой
правой щеки. — Выходит, я солгал, говоря, что ничего плотского между нами не
было, не так ли? Один раз он меня поцеловал. Я до сих пор помню ощущения. Даже
покалывания от его усов… здесь.
— Мне тебя очень жалко, — вырвалось у Сюзанны.
— Спасибо тебе, дорогая, — ответил он. — Если б вы знали,
как дороги мне такие слова. До чего приятно встретить сочувствие человека из
своего мира. То же самое, наверное, испытывает изгнанник, получив вдруг
весточку из дома. То же чувство вызывает глоток родниковой воды у того, кому
долгие годы приходилось ее из бутылок, — он наклонился вперед, взял ее руку в
свои, улыбнулся. Эдди показалось, что улыбка какая-то натянутая, неискренняя, и
внезапно у него возникла жуткая идея. А вдруг отец Каллагэн учуял запах едкого
лука и горячего металла? Увидел синее сияние, не на шее, а вокруг живота, как
пояс?
