Эдди взглянул на Роланда, но помощи не получил. Лицо стрелка
оставалось бесстрастным.
— У него был СПИД, не так ли? — спросил Эдди. — Какой-то
гей, вампир третьего типа, укусил твоего приятеля и заразил его.
— Гей, — повторил Каллагэн. — Ты хочешь сказать мне, что это
глупое слово… — он не договорил, покачал головой.
— Да, — ответил Эдди. — «Красные носки» не стали чемпионами,
а гомики — это геи.
— Эдди! — воскликнула Сюзанна.
— Слушай, ты думаешь легко быть человеком, который покинул
Нью-Йорк и забыл выключить свет? Будь уверена, нелегко. И, позволь мне сказать,
меня не покидает ощущение, что и я отстал от жизни, — он повернулся к
Каллагэну. — В любом случае, именно это с ним и случилось, не так ли?
— Думаю, да. Вы должны помнить, что я тогда многого не знал,
а то, что знал, старался забыть. Очень старался. Первого вампира, первого
«слабенького», я увидел в кинотеатре на неделе между Рождеством и Новым, 1976,
Годом, — вновь с его губ сорвался смешок. — И теперь, вспоминая об этом, скажу,
что кинотеатр назывался «Гейэти».
[34]
Разве это не удивительно? — он помолчал,
в некотором недоумении оглядев лица стрелков. — Похоже, что нет. Вы вот
совершенно не удивились.
— Совпадения отменены, сладенький, — объяснила Сюзанна. —
Наша жизнь больше похожа на реальность, которую создавал в своих книгах Чарльз
Диккенс.
— Я тебе не понял.
— И не надо, сладенький. Продолжай. Рассказывай свою
историю.
Старику потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, на чем он
остановился.
— Я встретил моего первого вампира третьего типа в конце
декабря 1975 года. За те три месяца, которые прошли до того момента, как я
увидел синее свечение вокруг шеи Люпа, я сталкивался еще с пятью или шестью.
Только одного увидел с добычей. В одном из проулков Ист-Виллидж. Он, вампир,
стоял вот так, — Каллагэн поднялся и продемонстрировал позу вампира, уперся
ладонями в невидимую стену. — Второй мужчина, жертва, был между его рук, лицом
к нему. Со стороны могло показаться, что они разговаривают. Целуются. Но я-то
знал, знал, что происходит.
Другие… двоих я видел в ресторанах, они ели в одиночестве.
Светились их руки, лица… свечение на губах напоминало размазанный черничный
сок… И их укутывал запах злого лука, — Каллагэн коротко улыбнулся. — Я вдруг
заметил, как схожи мои описания. Должно быть, потому, что я не стараюсь описать
их конкретные черты, а наоборот, постоянно отмечаю общее. Пытаюсь понять. До
сих пор пытаюсь понять, как мог существовать еще один мир, тайный мир, все
время, рядом с тем миром, который я всегда знал.
«Роланд прав, — подумал Эдди. — Без воздействия Черного
Тринадцатого тут не обошлось. Каллагэн этого не знает, но это так. С??едует ли
из этого, что он — один из нас? Часть нашего ка-тета?»
— Я увидел одного в очереди в «Марин мидленд банк», где у
«Дома» был свой счет. Днем. Я стоял к окошечку «Депозиты». Женщина — к окошечку
«Снятие денег со счета». Свечение окутывало ее. Она заметила, что я смотрю на
нее, и улыбнулась. Ничего не боясь. Флиртуя, — пауза. — Намекая на возможный
секс.
— Ты их видел, потому что благодаря попавшей в тебя крови
демона-вампира, — кивнул Роланд. — А они знали о тебе?
— Нет, — без запинки ответил Каллагэн. — Если б смогли
засечь меня, вычислить, моя жизнь не стоила бы и цента. Я видел, что случилось
с Люпом, знал, что он стал жертвой вампира. И они тоже это видели. Унюхивали.
Возможно, слышали колокольца. Они метили свои жертвы, чтобы другие могли
слететься на них, как мотыльки на свет. Или собаки, которым всегда хочется
поссать один и тот же телеграфный столб.
Я уверен, что в тот мартовский вечер Люпа укусили впервые,
потому что никогда раньше свечения вокруг его шеи не видел… или следов от
укусов, которые могли показаться порезами от бритвы. Но потом его кусали
многократно. Наверное, влиял и характер нашей работы, может, их притягивал наш
контингент. Нравилась вампирам кровь, сдобренная алкоголем. Может, они от нее балдели.
Кто знает?
В любом случае, именно из-за Люпа я впервые убил. Первого из
многих. Произошло это в апреле…
10
Апрель, и в воздухе наконец-то запахло весной. Каллагэн в
«Доме» с пяти часов, сначала заполняет чеки, чтобы оплатить полученные счета,
потом идет на кухню. Готовит фирменное блюдо, которое называет жаркое из жаб с
клецками. На самом деле в жаркое идет говядина, но ему нравятся колоритные
названия.
Попутно он моет освобождающиеся большие металлические
кастрюли, не потому, что в этом есть необходимость (на недостаток кухонной
утвари, в отличие от многого, в «Доме» не жалуются), но так учила его мать: на
кухне нельзя оставлять ничего грязного.
Одну из кастрюль несет к двери черного хода, прижимает к
бедру, другой рукой поворачивает ручку. Выходит в проулок, с тем, чтобы вылить
мыльную воду в канализационную решетку, и останавливается. Это зрелище он уже
видел в Виллидж, но тогда двое мужчин (один — спиной к стене, второй — перед
ним, наклонившись вперед, упираясь ладонями в кирпичи по обе стороны головы
первого) воспринимались скорее как тени. Этих он видит совершенно отчетливо, в
свете, падающем из дверного проема, и того мужчину, который стоит спиной к
стене, вроде бы спит, склонив голову на бок, открывая шею, Каллагэн знает.
Это Люп.
И хотя, распахнув дверь, Каллагэн освещает эту часть
проулка, да и не пытается скрыть свое появление, более того, напевает песню Лу
Рида «Прогуляйся по диким местам», — парочка его не замечает. Оба в трансе.
Мужчина, что стоит перед Люпом, выглядит лет на пятьдесят, в костюме, при
галстуке. Рядом с ним, на брусчатке проулка, стоит дорогой брифкейс, какие
продаются в бутике «Марк Кросс». Голова мужчины наклонена вперед. Открытые губы
плотно прижаты к правой стороне шеи Люпа. Что там проходит? Яремная вена? Сонная
артерия? Каллагэн не помнит, да и значения это не имеет. Колокольца на этот раз
не звенят, но запах бьет с такой силой, что мгновенно начинают слезиться глаза,
а из носа потекло. Обоих мужчин окружает темно-синее свечение, и Каллагэн
видит, как оно ритмично пульсирует. «Это их дыхание, — думает он. — Их дыхание
вызывает эти пульсации. То есть свечение действительно существует».
Каллагэн слышит то ли чавканье, то ли сосание. Такие звуки
обычно доносятся с экрана кинотеатра, когда мужчина и женщина страстно
целуется.
После этого он уже не думает, действует на автомате. Ставит
на крыльцо кастрюлю с мыльной, грязной водой. Металл гремит о бетон, но парочка
у противоположной стены ничего не слышит: окружающий мир для них не существует.
Каллагэн пятится на кухню. На разделочном столике лежит мясницкий тесак,
которым он только что резал мясо для жаркого. Широкое лезвие поблескивает. Он
видит в нем свое лицо и думает: «Что ж, по крайней мере я не вампир, мое
отражение имеет место быть». А потом его пальцы сжимаются на обтянутой резиной
рукоятке. Он возвращается на крыльцо. Переступает через кастрюлю с грязной,
мыльной водой. Воздух теплый и влажный. Где-то капает вода. Где-то орет радио,
оглашая окрестности песней «Кто-то сегодня спас мне жизнь». В воздухе столько
влаги, что фонарь в дальнем конце проулка окружает нимб. В Нью-Йорке апрель, а
в десяти футах от того места, где стоит Каллагэн, не так уж и давно
рукоположенный священник католической церкви, вампир пьет кровь своей жертвы.
Мужчины, в которого влюбился Доналд Каллагэн.
