— Как странно, что вы сказали это именно сейчас, — он помолчал, избегая ее взгляда. — Наша небольшая беда здесь только отголосок гораздо большей беды, — он с громадным трудом заставил себя продолжать. — Господин Чиа через специального курьера получил сообщение от своих деловых компаньонов в Сэньсяне. Германия вторглась в Бельгию и вступила в войну с Францией и Англией.
Некоторое время оба молчали. Мария-Вероника изменилась в лице, но стояла с высоко поднятой головой, напряженно застыв. Наконец Фрэнсис сказал:
— Другие тоже скоро узнают об этом. Но мы не должны допустить, чтобы это как-то отразилось на нас здесь, в миссии.
— Да, не должны, — ответила она машинально, словно взгляд ее был устремлен куда-то далеко, за тысячи миль отсюда.
Первый симптом раскола проявился через несколько дней: это был маленький бельгийский флажок, наспех вышитый нитками на кусочке шелка и демонстративно укрепленный в окне спальни сестры Марты. В тот же день она поспешила пораньше прибежать из амбулатории. Сгорая от нетерпения, сестра Марта вошла в дом сестер и закудахтала от нервического удовольствия. Наконец-то она дождалась того, чего ждала всей душой, — наконец-то пришли газеты! Это была "Интеллидженс", ежедневная американская газета, которая выходила в Шанхае и приходила в миссию нерегулярно, пачками, приблизительно раз в месяц. Поспешно, дрожащими от нетерпения руками, полная мрачных предчувствий, сестра Марта разорвала упаковку. С минуту она торопливо переворачивала страницы, затем испустила вопль негодования.
— Что за чудовища! О Боже мой, это невыносимо!
Она настойчиво, не поднимая головы от газет, поманила рукой сестру Клотильду, которая только что быстро вошла в комнату, влекомая сюда той же магнетической силой.
— Смотрите, сестра! Они в Лувене, — собор разрушен, вдребезги разнесен снарядами. А Метриё — это десять километров от моего дома — сровняли с землей.
— О Боже милостивый! Такой прекрасный, такой процветающий город!
Объединенные общим бедствием, обе сестры склонились над газетами, прерывая чтение восклицаниями ужаса.
— Даже алтарь разбит! — Марта ломала руки. — Метриё! Я ездила туда с отцом в высокой повозке, когда была совсем маленькой семилетней девчушкой. Какой там базар! В тот день мы купили двенадцать серых гусей. Они были такие жирные… такие великолепные… а теперь…
Клотильда с широко раскрытыми от ужаса глазами читала о битве на Марне.
— Они убивают наших храбрецов! Такая бойня! Такая подлость!
Хотя старшая сестра уже вошла в комнату и спокойно уселась за стол, Клотильда не замечала ее присутствия, но Марта уголком глаза видела ее. Задыхаясь от негодования, тыча пальцем в газету, она дрожащим голосом призывала сестру Клотильду:
— Посмотрите-ка сюда, сестра Клотильда: "Из достоверных источников сообщается, что немецкие захватчики вторглись в монастырь в Лувене. Абсолютно достоверные источники подтверждают тот факт, что много невинных детей было безжалостно перебито".
Клотильда была бледна, как слоновая кость.
— Во время франко-прусской войны было то же самое. Они бесчеловечны. Неудивительно, что эта американская газета уже называет их гуннами, — последнее слово она прошипела.
— Я не могу позволить вам говорить в таких выражениях о моем народе.
Клотильда, захваченная врасплох, быстро повернулась, опираясь на оконную раму. Но Марта была наготове.
— Ваш народ, преподобная мать? Я бы на вашем месте не слишком гордилась этим народом. Жестокие варвары. Убийцы женщин и детей.
— Немецкая армия состоит из джентльменов. Я не верю этой вульгарной газетишке. Это неправда.
Марта подбоченилась. Ее резкий голос крестьянки скрипел от возмущения.
— А то, что эта "вульгарная газетишка" сообщает о безжалостном вторжении вашей джентльменской армии в маленькую миролюбивую страну, это правда?
Преподобная мать теперь была бледнее Клотильды.
— Германия должна иметь свое место под солнцем.
— Поэтому она грабит и убивает, разрушает соборы и базарные площади, куда я ездила девчонкой… потому что она хочет и солнце, и луну… жадная свинья…
— Сестра!
Полная достоинства даже в волнении, старшая сестра встала.
— Существует в этом мире такая вещь, как справедливость. Германия и Австрия всегда были обделены. И не забывайте, что в этот момент мой брат сражается, чтобы выковать новую судьбу Тевтонии. Поэтому, как ваша начальница, я вам обеим запрещаю произносить клеветнические слова, которыми вы сейчас осквернили свои губы.
Наступило тягостное молчание, потом она повернулась, чтобы уйти из комнаты. Когда Мария-Вероника дошла до двери, Марта закричала:
— Однако ваша замечательная судьба еще не выкована. Союзники выиграют войну.
Преподобная мать подарила ее холодной сострадательной улыбкой и вышла из комнаты.
Вражда усиливалась, раздуваемая слухами, что просачивались в отдаленную миссию, которая сама находилась под угрозой войны. Хотя француженка и бельгийка никогда не питали особой приязни друг к другу, теперь они стали закадычными друзьями. Марта покровительствовала слабенькой Клотильде, заботилась о ее здоровье, поила лекарством, чтобы унять ее мучительный кашель, выбирала ей лучшие куски. Вместе, не таясь, они вязали митенки и носки для посылок храбрым раненым. Через голову преподобной матери они говорили о своих возлюбленных странах, эти разговоры сопровождались множеством вздохов и намеков, причем обе старались, о, очень старались, не сказать ничего оскорбительного. Потом Марта с подчеркнутой значительностью говорила:
— Пойдем помолимся за исполнение наших желаний.
Мария-Вероника переносила все это в гордом молчании. Она тоже молилась за победу. Отец Чисхолм часто мог видеть рядом три лица, поднятые вверх в молитвенном экстазе, но молились они о противоположных победах, а его мучили заботы и тревоги о насущном, он следил за наступлениями и отступлениями войск Вая, слышал о всеобщей мобилизации, которую провел Наян, и молился о мире… о сохранности своих людей… и о достаточном количестве пищи для детей…
Вскоре сестра Клотильда начала обучать свой класс пенью "Марсельезы". Она делала это потихоньку, когда Мария-Вероника была занята в мастерской корзинок на другом конце миссии. Ученики, склонные к подражанию, быстро усвоили песню. Однажды утром, когда преподобная мать, которая теперь находилась в постоянном напряжении и уставала, пересекала усадьбу, из окон класса Клотильды вырвались звуки французского национального гимна, дети распевали его во все горло под аккомпанемент разбитого пианино.
"Allons, enfants de la patrie…"
[53]
На мгновение Мария-Вероника приостановилась, как бы споткнувшись, потом лицо ее застыло в суровой непреклонности. Она собрала все свои силы и пошла дальше с высоко поднятой головой.
