Маленький мальчик подбежал к Ричардсу, когда тот пристраивал
под себя костыли. Шрамы превратили одну половину лица мальчика в лысую копию
Франкенштейна.
– Героин, мистер? Хорошего качества. Доставит вас на Луну, –
он заговорщически хихикнул, подпрыгивая и юля.
– Пошел на, – коротко ответил Ричардс. Мальчик попытался
выбить из-под Ричардса один костыль, но сам получил под зад и скрылся.
Осторожно и медленно Ричардс поднялся по изрытым ямками
каменным ступеням, не отрывая глаз от двери. Дверь была синяя, но краска
облупилась и выцвела, имитируя теперь унылое небо пустыни. Дверной колокольчик
тоже присутствовал, но о нем позаботились какие-то вандалы.
Ричардс постучал и подождал. Ничего. Постучал снова. Дело
шло к вечеру, и холод заполнял улицу. Со стороны Парка доносился слабый шелест
октябрьских веток, терявших листья. Никого нет. Пора уходить.
Все– таки он постучал снова, уверенный, что кто-то там есть.
Тут же он различил легкий шорох домашних тапочек. Пауза за дверью.
– Кто там? Ничего не покупаю. Убирайтесь.
– Я предупредил о визите.
Открылся глазок, и карий глаз изучил Ричардса. Затем глазок
с треском захлопнулся.
– Я вас не знаю, – грубый отказ.
– Мне нужен Элтон Парракис.
– Так вы один из этих… – ответили неохотно. За дверью один
за другим начали открываться замки и развинчиваться болты. Упали цепочки.
Прокружились тумблеры одного йельского замка, другого. Был выдернут полицейский
засов и, наконец, всенепременный болт. Ловушка.
Дверь открылась, и на пороге появилась костлявая женщина с
большими узловатыми руками. Невзрачное, почти ангельское лицо, выглядело,
однако, так, как будто получило тысячу невиданных пинков, боксерских ударов
слева и снизу. Она была почти шести футов ростом даже в стоптанных неуклюжих
тапках. Колени распухли от артрита. Волосы были завернуты в тюрбан после ванны.
Ее глубоко посаженные карие глаза (брови походили на кусты, цеплявшиеся за
черный обрыв, боровшиеся с сухостью и высотой) любопытствовали и были полны
страха или злости. Позднее он понял, что женщина была просто смертельно
напугана, сбита с толку и дрожала на грани помешательства.
– Я Вирджиния Парракис, – сказала она, – я – мать Элтона.
Входите.
Глава 051
Счет продолжается…
Она не узнавала его.
Дом был старый, осыпавшийся и темный. Обстановка показалась
Ричардсу знакомой – современная лавка старьевщика.
– Элтона нет дома, – сказала она, ставя мятый алюминиевый
чайник на газ. В кухне было светлее, и Ричардс заметил коричневые разводы на
обоях, дохлых мух – воспоминания о прошедшем лете, – валяющихся между оконными
рамами, старый линолеум, испещренный черными полосами, ворох влажных салфеток
под протекавшей трубой. Пахло дезинфекцией, что напоминало Ричардсу ночи,
проведенные в больничных палатах.
Она пересекла комнату и порылась опухшими пальцами в хламе
на другом конце комнаты, пока не обнаружила два пакетика чая, один из них – уже
использованный. Его и взял Ричардс. Он был нисколько не удивлен.
– Он годится, – заметила женщина, сделав ударение на первом
слове, с легким оттенком обвинения, – вы от того бостонского приятеля, который
писал Элти о загрязнении, не так ли?
– Да, миссис Парракис.
– Они встретились в Бостоне. Мой Элтон обслуживает торговые
автоматы, – она поправила волосы и начала медленное движение назад, через
линолеумные дюны, к плите. – Я говорила Элти, что все, что делает Брэдли,
противозаконно. Я сказала ему, что это кончится тюрьмой или чем-то худшим. Он
меня не слушает. Не слушает свою старую мамочку, – она слащаво улыбнулась этой
неправде. – Элтон всегда что-нибудь мастерил, вы знаете… Он построил дом в
деревне с четырьмя комнатами, когда был мальчиком. Это было до того, как они
спилили вяз, вы знаете. И вот эта чернокожая идея построить очистительную
станцию в Портленде.
Она бросила пакетики в чашки и постояла спиной к Ричардсу,
плавно грея руки над газом.
– Они писали друг другу. Я сказала ему, что это небезопасно.
Я сказала: «Ты залетишь в тюрьму или того хуже». Он ответил: «Мама, мы же
используем код». Я сказала: «Элти, ты думаешь, они не могут вычислить, что
секретный шпион ведет ложную игру?» Он не слушает. Я пыталась быть ему лучшим
другом. Но все изменилось. С тех пор, как он повзрослел, все изменилось.
Сальные журнальчики под кроватью и все такое. Теперь этот черномазый. Думаю,
они засекли вас, когда вы замеряли выбросы канцерогенов или чего-то еще, и
теперь вы в бегах.
– Я…
– Это не имеет значения! – свирепо сказала она в окно.
Окно выходило во двор, заваленный ржавым хламом, ободами от
колес, и на детскую песочницу, которая уже давно превратилась в свалку и теперь
была завалена грязными октябрьскими ветками.
– Это не имеет значения, – повторила она, – это все
черномазые.
Она повернулась к Ричардсу, ее глаза были злы и растерянны.
– Мне 64, но я была 19-летней девушкой, когда это началось.
Это было в 1979-м, и черномазые были повсюду. Везде! – она почти кричала, как
будто Ричардс с ней спорил. – Повсюду! Они посылали своих детей в школы вместе
с белыми. Они проводили черномазых в правительство. Радикалы, дрянь, баламуты.
Я не… – она осеклась, словно слова разбились у нее во рту. Она уставилась на
Ричардса, впервые его разглядев.
– Помилуй, Боже, – прошептала она.
– Миссис Парракис…
– Нет, – сказала она испуганно, – нет, нет, о нет!
Она начала приближаться к Ричардсу, выхватив из груды хлама
длинный мясной нож: «Вон! вон! вон!»
Он вскочил и начал медленно пятиться назад, сначала по
короткому холлу между кухней и тенистой гостиной, затем через саму гостиную.
Он заметил старый платный телефон, висевший на стене с тех
пор, когда здесь была добропорядочная гостиница. Синяя дверь, постояльцы. Когда
это было? 20 лет назад? Сорок? – гадал Ричардс. До того, как черномазые вышли
из повиновения, или после?
Он уже начал пересекать холл между гостиной и входной
дверью, когда в замке зацарапал ключ. И Ричардс, и Вирджиния застыли, словно кто-то
остановил фильм, гадая, что будет дальше.
Дверь открылась, и вошел Элтон Парракис. Он был очень толст,
и его тусклые белые волосы были зачесаны назад, открывая круглое детское лицо с
выражением постоянного смущения. Он был одет в золотисто-голубую униформу
компании «Вендо-Спендо». Задумчиво он посмотрел на Вирджинию Парракис.
