— Я тебе не говорил? — спросил Дейл. — Генри слепой.
Картины переместились на стены гостиной, поднялись по
лестнице, заняли спальни. Пару небольших картин Джек разместил в большой ванной
на втором этаже и маленькой — на первом. У Дейла начали болеть руки от тяжелых
рам, которые ему приходилось держать, пока Джек намечал места, куда следовало
вбивать гвозди. После первых трех картин он снял галстук и закатал рукава,
чувствуя, как пот течет по лицу и шее.
Расстегнул промокший насквозь воротник. А вот Джек выглядел
так, словно размышлял об обеденном меню, а не занимался тяжелым физическим
трудом.
— Так ты у нас коллекционер? — спросил Дейл. — Много
потребовалось времени, чтобы собрать все эти картины?
— Я слишком мало знаю, чтобы считаться коллекционером, —
ответил Джек. — В основном это картины, которые мой отец купил в пятидесятых и
шестидесятых годах. Кое-что приобретала и моя мать, если видела картину,
берущую задушу. Скажем, вот этот маленький пейзаж Фэрфилда Портера, с крыльцом,
лужайкой и цветами.
Маленький пейзаж Фэрфилда Портера — Дейл понял, что так
звали художника, — приглянулся ему, как только Джек достал его из ящика. Такую
картину он бы повесил и в своей гостиной. С такого крыльца мог бы сойти на
зеленую лужайку. Странно, подумал Дейл, а ведь если бы он повесил эту картину в
своей гостиной, большинство людей, которые заходили туда, ее бы просто не
заметили.
Джек что-то сказал насчет того, как он рад, что наконец-то
удалось забрать картины из хранилища.
— Так их дали тебе твои отец и мать? — спросил Дейл.
— Я унаследовал их после смерти матери, — ответил Джек. —
Мой отец умер, когда я был еще ребенком.
— О черт, извини. — Дейл рывком выскочил из мира, в который
приглашал его мистер Фэрфилд Портер. — Это ужасно, потерять отца таким молодым.
— Он решил, что Джек объяснил, чем обусловлена аура самодостаточности и
отстраненности, которая всегда окружала его. Но за секунду до того, как Джек
ответил ему, сказал себе, что все это бред. Он понятия не имел, почему человек
становится таким, как Джек Сойер.
— Да, — кивнул Джек. — К счастью, мать оказалась крепче.
Дейл обеими руками ухватился за возможность узнать побольше.
— А чем занимались твои старики? Ты из Калифорнии?
— Родился и вырос в Лос-Анджелесе. Мои родители работали в
шоу-бизнесе, но не ставь это им в минус. Они были великими людьми.
Джек не пригласил Дейла остаться на ужин, чем неприятно его
удивил. Им потребовалось полтора часа, чтобы повесить остальные картины. Джек
Сойер оставался дружелюбным и добродушным, но Дейл не зря много лет служил
копом и, конечно же, почувствовал, что раскрывать душу его приятель не
собирается.
Да, дверь чуть-чуть приоткрылась, но тут же захлопнулась. А
характеристика «великие люди» сразу вывела родителей Джека за пределы
досягаемости. Когда мужчины вновь прервались, чтобы выпить пива, Дейл заметил
два пакета из продовольственного магазина Сентралии, лежащие рядом с
микроволновой печью. Время близилось к восьми вечера, тогда как в округе Френч
ужинать привыкли в шесть. Джек мог решить, что Дейл приехал к нему после того,
как поел, но полицейская форма убеждала в обратном.
Он попытался завести разговор о самом сложном расследовании,
в котором ему доводилось участвовать. Из ближайшего пакета чуть высовывались
две упаковки со стейками. У Дейла урчало в животе. Но Джек тему не поддержал.
— Дело Торнберга Киндерлинга ничем не отличалось от других,
которыми я занимался в Лос-Анджелесе. И я очень благодарен тебе за помощь.
Дейл все понял. Еще одна запертая дверь. Джек не хотел
сближаться ни на йоту. Не хотел вдаваться в прошлое.
Они допили пиво, повесили последние картины. После приезда
Дейла они говорили на разные темы, но в границах, которые устанавливал Джек
Сойер. Дейл не сомневался, что его вопрос о родителях Джека сократил вечер, но
не мог понять почему. Что скрывал этот человек? И от кого? После завершения
работы Джек тепло поблагодарил его и проводил до автомобиля, похоронив надежды
на то, что они часок-другой посидят за столом. Дело закрыто, игра закончена,
застегивай молнию ширинки, как говаривает неподражаемый Джордж Рэтбан. Когда
они вышли в ночь, благоухающую ароматами полевых цветов и травы, под миллионы
звезд, усеявших небо, Джек удовлетворенно вздохнул:
— Я надеюсь, ты знаешь, как я тебе благодарен. Честно
говоря, так жаль, что надо возвращаться в Лос-Анджелес. До чего же тут красиво.
Когда Дейл возвращался во Френч-Лэндинг по пустынному шоссе
№ 93, никто не догонял его, никто не ехал навстречу, он подумал: а не звалась
ли сфера шоу-бизнеса, в которой работали родители Джека, порнобизнесом? Может,
папаша снимал, а мамаша играла главную роль? Люди, которые делали порнофильмы,
наверняка загребали кучу денег, особенно если в съемках участвовала вся семья.
Но, не проехав и десятой части мили, Дейл признал, спасибо Фэрфилду Портеру,
что эти мысли — досужая выдумка, не имеющая ничего общего с действительностью.
Ни одна женщина, зарабатывающая на жизнь тем, что трахалась с незнакомцами на
съемочной площадке, не стала бы тратить живые деньги на такую картину.
***
Давайте войдем на кухню Джека Сойера. На обеденном столе
лежит нераскрытый утренний номер «Геральда». Чугунная сковородка с брошенным на
нее куском сливочного масла разогревается на ближней левой горелке газовой
плиты. Высокий, поджарый, задумавшийся о своем мужчина в линялой футболке с
буквами ЮКУ
[35]
на груди, джинсах и итальянских туфлях цвета черной патоки со
сбивалкой в руке склонился над стальной миской, превращая в однородную массу
белки и желтки большого количества яиц.
Глядя, как он хмурится, устремив взгляд поверх сверкающей
миски, мы отмечаем, что красавец мальчик, которого мы в последний раз видели в
комнате на четвертом этаже заброшенного отеля в Нью-Хэмпшире, превратился в
мужчину, привлекательная внешность которого лишь малая часть его достоинств.
А что достоинств у Джека Сойера много, ясно с первого
взгляда. Даже если он чем-то озабочен. И пусть его окружает некая
таинственность, в нем чувствуется удивительная уверенность в себе, умение
принимать решения и исполнять их. Глядя на него, сразу понимаешь, Джек — один
из тех людей, к которым приходят те, кто чувствует, что им угрожают, их унижают
или оскорбляют. Ум, решительность, надежность так впечатались в черты его лица,
что замечаются раньше красоты. Этот мужчина не останавливается, чтобы полюбоваться
своим отражением в зеркале: тщеславие ему чуждо. Понятно, почему он считался
восходящей звездой управления полиции Лос-Анджелеса, почему его личное дело
распухало от благодарностей, почему именно его отбирали для специальных
программ и тренировочных циклов ФБР, разработанных, чтобы ускорить подъем
восходящих звезд (по мнению коллег и начальников Джека, к сорока годам он бы
стал полицейским комиссаром мегаполиса масштаба Сан-Диего или Сиэтла, а десятью
или пятнадцатью годами позже, если б ничего не случилось, Сан-Франциско или
Нью-Йорка).
