На крайнем металлическом столе лежала голая женщина. Игнат не мог рассмотреть лицо, но по седым космам догадался, что это старуха. Над ней склонился высокий худой парень с озадаченным, испуганным, но и завороженным видом. На груди женщины почему-то был плеер. Студент схватил его, нажал кнопку и, когда раздался хрипловатый, спокойный, уверенный голос, выронил прямо на некрасивый, обвисающий по бокам лишней кожей живот. Когда-то под ней явно помещалось килограммов двадцать жира. Тело женщины не отреагировало. Игнат не успел поразиться, потому что дошедшие до него в этот миг слова записи неприятно боднули уши, будто при чистке их он слишком сильно надавил на обмотанную ватой палочку.
«Милый, любимый, остальные были так давно, что, кажется, единственный мой мальчик. Я умерла несколько минут назад. Я все рассчитала, трупное окоченение тебе не помешает. У тебя есть выбор – проникнуть горячим набрякшим членом в свою Иришу еще раз или звать охранников. Мой труп – царский тебе подарок. Ты уже догадался, что некрофил? А я сразу это поняла. Потому что страсть твоя ко мне была неподдельной. Как ты гладил мои всегда холодные ноги… Как возбуждался, когда я лежала неподвижно и молча… И я старательно изображала мертвую любовницу, пока ты не стал с вожделением поглядывать на сокурсниц. Неприятностей у тебя не будет: скажешь, что потратил десять минут, массируя мне сердце. На столе моя предсмертная записка. В моей смерти я прошу винить лишь мою жизнь. Не будь в ней напоследок близости с тобой, я все равно сделала бы как сейчас. Никого не удивит мой обнаженный труп – меня все считали экстравагантной, странной, ненормальной. Мне так хотелось устроить переполох на кафедре. И я его устроила. Представляю себе, как они будут заминать этот скандал. Но нельзя терять время, ты уже плавишься в желании, ты начинаешь отдавать себе отчет в том, кто ты. Тебе необходимо лечиться. Срочно. Пусть мой труп будет твоим первым и последним настоящим удовлетворением. Иначе судьба твоя предрешена. Сперва ты устроишься санитаром в больничный морг. Затем тебе захочется овладевать теми, кто нравится. Но чтобы получить настоящее удовольствие, тебе придется их убивать. Вообще-то я собиралась отравить и себя и тебя. Но пожалела. У тебя еще есть шанс. Если попадется хороший психиатр, ты будешь спать с очень усталыми, с фригидными, с напившимися до беспамятства бабами. Постарайся выжить, любимый. Прощай. Или здравствуй. Беги от меня, от себя или снимай, наконец, штаны…»
Бреду кандидата медицинских наук Ирины Алексеевны Надеиной невольные слушатели внимали стоя на коленях и уткнувшись лбами в колонну. Когда наступила тишина, Маша и Игнат пару секунд ждали, что сейчас мимо них с воплями промчится студент, которому самоубийца предрекла столь жуткую участь. Обоим хотелось, чтобы он не забыт плеер. Но топота не раздалось. И они робко выглянули в зал. Парень самозабвенно расстегивал молнию на брюках, с ремнем он уже справился. И тогда ребята, не сговариваясь, поползли на коленках, задами вперед, к ступеням лестницы. Там вскочили и помчались вниз.
Охранники на их горящие физиономии не отреагировали.
– Там происходит надругательство над трупом! – на бегу выпалила Маша.
Они с Игнатом неслись по пустой аллее, внизу живота у них творилось нечто неописуемое. «Я тоже извращенец», – пульсировало в висках актера. «Все мы извращенцы», – как-то отрешенно думала Маша.
Когда Игнат заполошными взмахами обеих рук остановил машину, Маша выдавила из себя:
– Мама на даче.
– К тебе, – тоже еле ворочая языком, сказал Игнат.
Они были так возбуждены, что не заметили дороги. Не помнили, как попали в квартиру, как разделись и что делали после. Кажется, носились друг за другом голые, стараясь догнать и укусить, и сильно шумели. Проснулись часа через два. У Маши было ощущение стыдобы. У Игната – новизны. Он заметил на простыне маленькое кровавое пятнышко. Да, испортил первую в своей жизни девственницу в состоянии полной невменяемости. И Игнат Смирнов произнес совершенно автоматически:
– Маша, нас сблизили необычные обстоятельства, но это нормально. Выходи за меня замуж. Я на тебе женюсь.
– Как подобает порядочному человеку или по любви? – быстро спросила незаметно для себя потерявшая невинность девушка.
В ответ Игнат выдал такое, от чего сам обалдел:
– Порядочный человек ни при каких обстоятельствах не окажется в одной постели с той, которую не любит.
Еще большее потрясение он испытал, когда в нем обнаружилась вставшая дыбом потребность немедленно разрядиться. Невеста едва успела сказать ему, что с удовольствием станет его женой. Угомонились ребята лишь к полуночи. Оба умирали от голода и быстро справились с запасом провианта, оставленного Лизой дочери на неделю. Ну а после теперь уже легкого развлечения – намыливания друг друга в душе их разобрала охота поболтать.
– Почему мы так остро друг друга захотели? – спросил Игнат. – Я понимаю, когда после чьих-то похорон люди трахаются: доказывают себе, что сами еще живы. А тут… Я думал, что тоже извращенец.
– Мне кажется, мы как раз поспешили доказать себе, что нормальные.
Маша уже собралась честно добавить, что и она усомнилась в собственной нормальности, когда ползла по площадке и чувствовала непреодолимое желание плотно-плотно сжать бедра и завыть. Но почему-то промолчала.
– Маш, а что мы, собственно, видели и слышали? Эта старая карга соблазнила мальчонку. Наверное, у него не было другой возможности получить на экзамене четверку и не вылететь из института. Потом решила, что он некрофил…
– Игнат, если бы ты ее знал! Она решила, потому что так оно и есть. Экстравагантная – это слабая характеристика. Сумасшедшая – неточная. Ироничная, резкая, злая, пожалуй. Обожала нас смущать. Когда проходили половые органы, за препаратами мужских отправляла в подвал девочек, за препаратами женских – мальчиков. «Поднимите руки, кто этого добра никогда не видел. Тех и пошлю, хоть рассмотрите по дороге хорошенько». Она была многообещающим хирургом. И, представляешь, первый же ее больной после операции умер. Она себя и осудила: «Иди режь мертвецов, а к живым больше со скальпелем не приближайся».
– Сурова была.
– Не только к себе. Двойки ставила, на зачетах валила. Зато экзамены все ее группы хорошо сдавали. Поиздеваться могла. У нас парнишка есть деревенский. Как-то сказал: «Надо в магазине яичек купить». Она услышала и при всех: «Яички у тебя между ног висят. А куры несут яйца». Он побагровел от смущения. Ту же Юльку обидела: «Посмотрите на Титову, у нее лицо долго не постареет – жира в щеках много. А у Ивановой мордочка постная, в тридцать лет будет в морщинах». Я от нее впервые услышала, как мать обзывают. Нам, чужим людям, рассказывала: «Я своей мамаше, идиотке, говорила: «Разрабатывай кисть после перелома». Кольцо резиновое купила. Но ей лень было. Так калекой уже двадцать лет и требует у меня ухода и жалости. А за что жалеть?» Причем это она не просто так, а по теме занятия, когда объясняла что-то про кости. И, веришь, все, проиллюстрированное ее гадостями, запоминалось очень крепко.
– Верю.
