Но настоящие страдания оказались гастрономическими. Оксана, судя по накрытому столу, любила вкусную, а не здоровую пищу. Лиза отозвала хозяйку в сторонку, с отвращением к самой себе солгала, будто чем-то вчера раздражила желудок, и празднично поужинала таблеткой активированного угля и стаканом минеральной воды. Привыкшая к самообслуживанию в утешении, Лиза думала: «Игнат не курит, это превосходно. Оксана тоже хотя бы не курит, черт бы ее побрал!».
Но обе женщины были не глупы и быстро сообразили, насколько им друг с другом повезло. Даже разница в возрасте пошла в ход для оправдания слабостей. «Ей еще и сорока нет, замуж не поздно, любовник нужен, вот и пишет всякую ерунду про якобы любовь», – размышляла Оксана. «Ей под пятьдесят, ее терзает климакс, отсюда и ненависть к теме «мужчина и женщина», – думала Лиза. Они отлично понимали, что одна из них могла оказаться продавщицей с рынка, держательницей борделя, мошенницей, да мало ли кем. Поэтому на прощание Оксана мирно сказала:
– Все-таки здорово, что и я и ты филологи. На свадьбе поговорим о Данте. Я почитаю его тебе в оригинале.
– Буду ждать с нетерпением, – сказала Лиза.
Очутившись по разные стороны входной двери, обе беззлобно усмехнулись.
* * *
А Елена Калистратова начала с того, чем закончила в прошлый раз. Позвонила в одиннадцать утра и заявила, что сегодня ровно в час у нее будет «капля свободного времени» и смаковать ее она намерена в ресторане, очень популярном у иностранных консультантов киностудий, продюсеров и прочей братии того же рода. Не ведавший покоя после собственной неожиданной выходки Игнат как раз шел по улице с намерением заглянуть к недавно женившемуся другу и получить бесплатную консультацию по организации свадьбы. Он завопил в сотовый, что уже бежит, и действительно побежал, распугивая голубей и прогуливающихся старушек. Только метров через сто опомнился – время, что называется, терпело. В отличие от него. Поэтому в ресторане он появился минут на десять раньше назначенного Еленой времени. Броситься к ногам своей богини, каким-то чудом вспенившей густые и тяжелые каштановые волосы и облаченной в нечто темно-синее, сразу не получилось. К ней была очередь!
Игната поразило обилие открытых ноутбуков на столах, за которыми восседали деловые господа и дамы. Завсегдатаи не слишком внимательно просматривали меню и спокойно принимались обсуждать явно не семейные проблемы с собеседниками, часто одновременно всей компанией нажимая на клавиши. Сообразуясь с потребностями гостей, официанты не спешили с подачей. Оказалось, что большинство блюд начинали готовить только после заказа. «Бывают же такие места. Нереальная действительность», – подумал молодой артист. До обещанной ему «капельки» внимания Елене Калистратовой предстояло что-то решить с двумя людьми. Тощая высокая девица лет шестнадцати уже поднималась из-за ее столика. Одновременно с диванчика у стены встал явно совершеннолетний парень и торопливо шагнул к освобождаемому стулу.
Игнат притулился у стойки и стал ждать тринадцати ноль-ноль. Мысль о том, что с этими Елена работает, а с ним захотела передохнуть, грела, но слабо. У него было состояние озноба – холодно, чуть теплее, опять холодно. Девчонка, отпущенная Еленой на волю, встала рядом. «Современные манекенщицы – это оскорбление светлой памяти всех не по своему желанию истощенных, всех погибших от голода, – неприязненно подумал Игнат. – Посмотришь на такие модные кожу и кости, и кажется, что беда тех мучеников не в том, что им есть нечего, а в том, что им за голодание не платят». Присоседившаяся особа издала странный звук. Игнат добросовестно скосил глаза и увидел, что она плачет, по-детски хлюпая носом. Из-под этого самого носа, однако, раздавалось взрослое разборчивое бормотание: «Старая б…, чтоб тебе пусто было». Такое нахальство разозлило Смирнова. Как смела эта соплюха, средней школы не окончившая, материть саму Елену Калистратову? Та не обязана брать кого попало в свое агентство, снимать для своего журнала. Но вдруг нечто внутри парня четко сказало: «Она смеет. Она не любит Елену, как ты. Ее обидчица на двадцать с лишним лет старше, значит, старая. Сделала карьеру в России, значит, не одну постель согрела, постепенно вытягивая из мужиков то, что сейчас имеет».
Открытие, что кто-то может не восторгаться Еленой, не терпеть от нее все, а, хотя бы выйдя из зоны слышимости, грязно обругать, мгновенно переключило Игната с девицы на усевшегося напротив Калистратовой второго просителя. Он что-то увлеченно предлагал с мордой не знающего отказов везунчика и все равно выглядел побирушкой. Она смотрела на него прямо, а он будто не замечал этого, будто искал глаза у нее на лбу или щеках. Елена слушала его довольно внимательно. Один раз даже черкнула что-то в лежавшем перед ней ежедневнике. При прощании на ее лице читалось: «Ничего не обещаю». На его: «Так, если эта упрямая заносчивая тетка не уразумеет своей выгоды, нужно подкатиться к такому-то и такой-то».
«А почему я никогда не пытался воспользоваться ее связями? – неожиданно спросил себя Игнат. И легко ответил: – Потому что люблю ее. Потому что мне нужна она, а не что-то от нее». Пожалеть Елену, которую, оказывается, люди, причем молодые, незаслуженные какие-то, воспринимали просто как дойную корову, Игнат не успел. Она зорко оглядела зал и поманила его пальцем. Знала, примчался вовремя. Ей в голову никогда не пришло бы, что он решится опоздать, а не то что не явиться, если пообещал. Исстрадавшийся артист ринулся вперед и плюхнулся на стул с пустой головой и благоговейной улыбкой на сухих губах.
– Здравствуй, труженик, – улыбнулась Елена.
– Здравствуй, родственная душа, – почти пропел Игнат и даже смутился немного.
– У меня всего полчаса. Десять минут на возвращение в офис, пять – на подготовку к совещанию. Остаются пятнадцать минут наших неприкосновенных. Поведай, когда свадьба. Только без панегириков избраннице – я не могла тебе не угодить. Мне кажется, я и так все про нее знаю – красивая, умная, скромная и влюблена в тебя без памяти. Вообще упусти имена и подробности биографий. Меня устроят твои общие впечатления.
«Деловые люди рациональны во всем, – подумал Игнат. – И правда, зачем ей имена тех, кого она никогда не увидит? А я захламляю голову, и в ней всегда путаница». Он отчитался: мать невесты пишет романы, с ее отцом давно разведена.
– Писательниц уже больше, чем домохозяек, для которых они стараются, – сквозь зубы прокомментировала Елена.
– Маша учится в медицинском, свадьба через три месяца, – закруглился Игнат, вдруг почувствовав, что ему тоже плевать на имена, биографии и собственную участь. И без паузы с тоской выпалил: – Родственная душа, я тебя люблю, я не могу без тебя, я погибну.
– Я тоже тебя люблю, Игнат, – улыбнулась Елена. – Поэтому помогаю обрести то, что называют радостью бытия. Тебе кажется, что любовь и физическое обладание – синонимы. Ты ошибаешься. Я дарю тебе счастье: меня невозможно добиться никакими силами, талантами и ухищрениями. У каждого человека должен быть некто недосягаемый. Например, влюбляешься в певицу, которой сейчас за семьдесят. То есть в нее молодую, с черно-белой записи стародавнего «Голубого огонька». Недосягаемым человек жестоко болеет. А потом на пике мучений вдруг приходит невероятное облегчение. И он начинает бешено ценить досягаемое и достигнутое. Он любит его, он благодарит судьбу. Иначе ему всегда всего будет мало, все будет быстро приедаться и он от скуки оскотинится вконец.
