– Друг мой! Сколь обидно сознавать, что богиня Доверия не благословила наш разговор! О-о, поверьте мне, я поистине достоин того, что вы не решаетесь мне поведать!
С минуту я переваривал его тираду, после чего попытался возразить, но гражданин д'Энваль оставался непреклонен:
– Чувствительное сердце, друг мой, трудно обмануть! Вам ведома Тайна! Тайна, которой вы хотите поделиться со мной, но не решаетесь.
Я горько усмехнулся. Тайна? Да сколько угодно! Например, во всесильном Комитете общественного спасения завелся шпион…
– Мои тайны вам не понравятся, гражданин д'Энваль.
– Нет! – Глаза за стеклами очков блеснули. – Мы оба верим! О-о! Мы оба верим в силы, недоступные пониманию суетного ума!
Да, парень что-то чувствовал. Несмотря на толстые линзы, он оказался куда более зрячим, чем глубокоуважаемая доктор Тома. Но молодой индеец ничем не сможет помочь…
– Если… Если вам понадобится помощь, дорогой друг! – парень словно читал мои мысли. – Не отталкивайте мою руку! Дорога, которой вы идете, трудна…
– Хорошо, – я заставил себя улыбнуться. – Обещаю.
Вечер выдался сырым и неожиданно холодным, и набережная Сены, днем шумная и оживленная, была теперь совершенно пуста. Фиакр медленно тащился прочь от Нового моста, и я имел вдоволь времени, чтобы обдумать случившееся. День выдался нелегкий, но вспоминать его не хотелось. Все складывалось не так. Чем мне помогут интриги чернявого Амару или восторженная вера Альфонса д'Энваля? Вильбоа… Пожалуй, только он мог как-то продвинуть мое безнадежное дело. Но даже если мы поймем, что случилось с несчастной мадемуазель Араужо, поможет ли это мне? С тем же успехом можно лечь под скальпель гражданки Тома…
Внезапно впереди в сером вечернем сумраке обозначилось нечто, весьма мне знакомое. Издалека это нечто напоминало ветряную мельницу. Мельница была небольшой, но весьма бойкой – крылья неустанно вращались, издавая при этом веселый свист. На мельнице косо сидело чудовищного вида рубище, а сверху красовалась помятая шляпа с высокой тульей. Мельница бежала вприпрыжку, причем с такой скоростью, что тихоходному фиакру понадобилось не менее пяти минут, дабы поравняться с ней.
Я велел кучеру остановиться и выглянул наружу:
– Гражданин Тардье? Не поздно ли гуляете?
Мельница еще раз подпрыгнула, пронзительно свистнула и волшебным образом обернулась нахального вида мальцом с площади Роз.
– Кукареку, гражданин Деревня! Гуляю, когда хочу! Для того и Бастилию брали!
– Подвезти? – предложил я.
Снова свист – на этот раз полный презрения.
– Вот еще! Пусть в колясках «аристо» катаются!
– «Аристо», гражданин Огрызок, катаются в каретах, – поучительно заметил я. – А это фиакр.
Малец смерил меня долгим взглядом и скривился:
– Что фиакр, что карета! Катите себе, гражданин Деревня, раз вы решили в «марочники» записаться!
– Ладно! – решил я. – Давай прогуляемся.
Фиакр неспешно покатил дальше, а мы остались на темной набережной. Мальчонка втянул голову в плечи и поежился:
– Ну? Мы гуляем или как? А то стоять холодно!
Я покосился на его одеяние, ставшее со времени нашей последней встречи еще более живописным, и покачал головой:
– Хоть бы ты себе куртку купил! Ну, пошли!
Мы двинулись по набережной. На этот раз гражданин Огрызок уже не размахивал руками, а шел тихо, засунув руки в то, что когда-то было карманами.
– Купил! – буркнул он после долгого молчания. – Я не «марочник», чтобы куртки покупать!
– Давай по порядку, – предложил я. – Во-первых, кто такие «марочники»? А во-вторых, куртку можно было купить на ту гинею, что я тебе дал.
– Не дали, а заплатили, гражданин! – огрызнулся малец. – Я не попрошайка! А «марочников» гражданин Мирабо
[30]
выдумал. Не знаете, что ли? Это те, кто марку серебра в год платит! Ну, мы им показали!
– Оно и видно! – я поглядел на санкюлота из секции Обсерватории и понял, что парень замерз до костей.
– Держи! – я снял плащ, но гражданин Тардье оскалился и отскочил в сторону:
– Не лезьте вы со своим тряпьем, гражданин! Нам чужого не надо!
Я понял, что этим вечером мой юный знакомый явно не в настроении.
– Небось не ужинал?
Ответом было вполне внятное пожатие плеч. Я задумался.
– Я тоже не ужинал. Здесь можно где-нибудь перекусить, гражданин Тардье?
На этот раз ответ был дан не сразу. Наконец Огрызок печально вздохнул:
– Есть тут одна дыра. Для лодочников… Там супец подают. С потрохами…
В «дыре» было полутемно и очень грязно, но суп, невообразимо горячий и остро пахнущий, действительно подавали. Ломаться гражданин Тардье не стал и тут же схватился за ложку. Ел он жадно, но от второй миски отказался, а краюху хлеба, ни разу не укусив, спрятал за пазуху.
– Для сопляков, – пояснил он. – Жрать хотят, а ничего не умеют…
Мы вновь вернулись на набережную. Заметив, что мой спутник немного оттаял, я решил все-таки разобраться:
– Вот что, гражданин Тардье! Выкладывай, да по порядку!
– Да чего выкладывать? – Малец с явным сомнением воззрился на меня, но затем вздохнул: – Да, в общем, так себе. С площади Роз турнули, я сейчас тут ночую, на старых баржах. И двое сопляков привязались, корми их! Дать бы им по шее, так жалко – малые еще…
– А где же ваша Коммуна? – не выдержал я. – Какого черта!
Он не ответил, и я понял, что дела действительно «так себе». Зима на носу. Одна морозная ночь, и этим ребятам уже не проснуться.
– Тебя нужно отправить в приют. И твоих сопляков тоже.
– Вот еще! – Глазенки гражданина Тардье блеснули. – Держи карман шире, гражданин Деревня! Знаю я эти приюты! Кормят, как воробьев, а сторожат, словно каторжников! Не, я лучше работать пойду…
– Грузчиком? – поинтересовался я.
– Сами вы грузчик! – вновь окрысился мальчонка. – Я, между прочим, три месяца в типографии работал. Чтоб вы знали, я грамотный. Хотите, любую афишу прочту? Я даже стихи знаю!
– «Король Георг хотит напасть…» – вспомнил я.
– Не, настоящие! Вы небось такие в деревне своей и не слыхали!
Внезапно он остановился, широко расставил ноги и начал вещать, то и дело срываясь на петушиный фальцет:
Нет, этих рабских стран отныне я не житель!
Уйду, уйду я вдаль искать себе обитель!
