– Долой! Долой! С трибуны! – депутаты вскочили с мест. – Вне закона! Вне закона! Долой красное знамя!
– Вот я и говорю, – невозмутимо кивнул Ножан. – Позавчера вне закона Марат, вчера – Ру, сегодня – я. Не нравится красное знамя? Почему?
– Это бунт! – крикнули из зала. – Мятеж!
– Да ну? – лобастый резко повернулся. – А чем мы с вами занимаемся последние четыре года? Когда мы защищаем вас – это революция, когда себя – мятеж. Знаете, поневоле задумаешься: а не разнести ли к чертовой матери вашу бакалейную лавочку? Помните, как в мае мы окружили Манеж и взяли вас за жабры? Понравилось?
В зале стоял рев, некоторые, особо рьяные, уже рвались к трибуне. И тут вновь ударили барабаны – мерно, грозно. Граждане кролики замерли на месте, кое-кто стал пятиться…
– Не будем ссориться! – Ножан взмахнул рукой, и в зале наступила тишина. – Просто давайте начнем сначала. Гражданин Сиейес,
[45]
где вы?
Призыв остался без ответа. В зале послышался смех, кто-то крикнул: «За портьерой!» Я невольно поглядел на трехцветную драпировку. Похоже, там действительно кто-то прятался. Я покосился на Шарля, тот уловил мой взгляд и кивнул в сторону портьеры. Я усмехнулся – мы поняли друг друга.
– Когда-то вы хорошо написали, гражданин Сиейес. Давайте вспомним! Что такое Третье сословие?
– Ничто! – хором ответил зал.
– А чем оно хочет стать?
– Чем-то!
[46]
– Вот видите! Гражданин Сиейес, вы еще за портьерой?
В зале уже стоял хохот. Я невольно поразился – этому лобастому ничего не стоило управлять стадом, именуемым Конвент. Не зря имя депутата Ножана оказалось в моем списке! Если бы он только захотел…
– Мы тоже были ничем. И тоже хотим стать чем-то. Это законно?
Ему не ответили. Ножан немного подождал и вновь развел руками:
– А по-моему, законно! Успокойтесь, граждане Третье сословие! Сен-Марсо никогда не поднимет белый флаг. И не потому, что мы вас любим. Просто реставрация не даст нам ничего. Вы-то не пропадете, адвокаты всегда нужны…
Кто-то вновь вскочил, послышались крики, но лобастый только махнул рукой:
– Бросьте! Даже при Старом режиме вы были чем-то! Вас приглашали на Генеральные Штаты, вы платили свою марку серебра и голосовали в парламентах. А мы были действительно ничем. И теперь никогда и никому не уступим наше право считаться людьми! Ни вам, ни принцу Конде. Вы – не Революция. Вы только примазались к ней. Революция – это мы!
– Гражда-анин Ножан! – председатель наконец вспомнил о колокольчике. – Ва-аше время…
Лобастый слегка повернул голову:
– Вы правы! Наше время еще не наступило. Но оно придет, граждане адвокаты и мануфактурщики! Так что давайте считаться друг с другом! Секции Сен-Марсо требуют: хлеба и Конституции! Долой террор! Долой грызню в Конвенте! Кончайте войну! Республика для всех!
Зал молчал, но через мгновение разразился криками. Ножан, уже сошедший с трибуны, резко повернулся:
– Что-то не так? Ах да, забыл! Вы, кажется, привыкли, что вас приветствуют песнями и танцами. Извините, поем мы плохо, но можем сыграть. А спляшете вы сами…
Барабаны вновь ожили, и молчаливые ряды рабочих колыхнулись и двинулись к выходу. Кто-то поднял повыше красный флаг и взмахнул им прямо над головой вросшего в кресло председателя.
– Жорж их предупреждал! – Шарль вскочил, возбужденно глядя на гудящий зал. – Если бы не Ножан, они просто всем оторвали бы головы!
– Сила! – удовлетворенно прохрипел гражданин Тардье и громко чихнул. – Оторвали б – лучше было! Ну, чего я вам говорил? Вот это – наши!
– Кукареку! – согласился я. – Пошли!
– Куда это, гражданин Деревня? – возмутился было Огрызок. – Я еще с гражданином Вильбоа…
– Сопляков пристраивать. Забыл, оглоед?
– Сами вы оглоед, – тут же отреагировал малец. – А на вас, гражданин Вильбоа, вся надежда…
Бравого лейтенанта Дюкло я нашел на площади возле сквера, где он строил свою роту. Заметив нас, он махнул треуголкой:
– Да здравствует Республика, гражданин Шалье! Я сейчас!
Через минуту он уже был рядом, мои пальцы стиснула крепкая рука.
– А я вас сразу заметил, еще в зале! Как здоровье-то? Оклемались?
– Лучше не придумаешь, – кивнул я. – Лейтенант, познакомьтесь с гражданином Тардье…
Огрызок не без опаски взглянул на гражданина Дюкло, немного подумал и протянул ручонку:
– Слава Республике, гражданин! А вы настоящий или буржуа?
Получив заверение, что он, Дюкло, хотя и в синей форме, но самый настоящий потомственный санкюлот, гражданин Огрызок несколько оттаял. Между тем я шепнул лейтенанту, чтобы он провел нас к Ножану. Дюкло немного подумал, кивнул и начал протискиваться через толпу. Мы последовали за ним.
– А помните наш разговор, гражданин Шалье? – Дюкло повернулся и кивнул на громаду Тюильри. – Все-таки мы их дожали!
– В каком смысле? – удивился я.
– О священниках, помните? Все-таки приняли Декрет о свободе совести! Сам гражданин Робеспьер настоял! Мы у себя сразу две церкви открыли…
Ответа моего он ждать не стал и вновь нырнул в толпу. И вновь, как когда-то, я не знал, что и думать. Они свергли Короля, но жалеют священников. Уничтожили страну, но жалеют женщин, которых «синие» посылают на гильотину. Четвертое сословие, люди, которых мы совсем не знаем. Впрочем, гражданин Робеспьер отреагировал удивительно быстро. Неглуп, Зеленая Рожа!
Наконец мы не без туда пробились в самую гущу толпы. Ножан стоял в окружении нескольких женщин в красных косынках, которые чего-то возбужденно требовали. Лобастый негромко отвечал, то и дело кивая в сторону дворца. Я подошел поближе, Ножан оглянулся – и наши взгляды встретились.
– Вы? – В серых глазах мелькнуло удивление. – Разве я не дал ответ?
– Исчерпывающе, – согласился я. – И дай-то бог вам не ошибиться.
Вблизи он выглядел значительно старше, молоды были глаза – и яркие губы, странно смотревшиеся на худом костистом лице.
– Не будем спорить. – Я вытащил из толпы Огрызка, прятавшегося за чьими-то спинами, и поставил его перед собой. – Вот привел к вам одного гражданина. У него на попечении двое других граждан, и все они очень хотят есть. Надеюсь, вы не дадите им пропасть…
Малец с минуту глядел на лобастого, широко раскрыв рот, затем опомнился и сердито взглянул на меня:
