– Он долго не мог поверить. И, разумеется, был страшно разочарован. Надеялся подобрать для меня блестящую партию, по меньшей мере, виконта. А я разрушила свою жизнь из-за нищего продавца книг, который к тому же был намного старше меня. Когда отец, наконец, осознал, что произошло, он заставил этого борца за справедливость покинуть деревню. Тогда мы с ним решили бежать, а потом просить у моих родителей прощения.
– Так вы бежали?
Маркиз не смотрел на нее. Презирал ли он ее так же, как она презирала себя? Скорее всего да. Чего же она могла еще ожидать?
– Да. – С какой радостью она смотрела тогда в будущее. Она ведь всегда хотела посмотреть мир, но вместо этого приговорила себя к «тюремному заключению» сроком на девять лет, которое оказалось не лучше теперешнего ее состояния. – Я всегда была любимицей отца, и мне казалось, он должен понять, что мой избранник – человек с высокими устремлениями.
– Очень сомневаюсь, что богатым отцам есть дело до высоких устремлений нищих, – сухо заметил Мэтью.
– Я поняла это, приобретя некоторый жизненный опыт. Мы обвенчались в Гретна-Грин, а потом отправились в Марлоу-Холл, чтобы получить благословение семьи. Отец уделил нам пять минут, для того чтобы объявить, что я больше ему не дочь. Маме и Филиппу было запрещено даже попрощаться со мной.
– Как это грустно, Грейс, – мягко сказал он.
– Я заслужила это, – проговорила она. И наконец, ее долго сдерживаемые эмоции прорвались наружу: – Как я могла так поступить со своей семьей? Муж говорил мне, что его великое дело выше всех мелких человеческих привязанностей, выше любви моей семьи. Уже очень скоро я осознала, какую глупость сотворила. Наследующий год после моей свадьбы я несколько раз встретилась с матерью. Она передавала мне деньги. Если бы не мать, мы в тот год, наверное, умерли бы с голоду.
– Может, стоило попытаться еще раз поговорить с отцом?
Грейс покачала головой, замедляя шаг:
– Я искренне думала, что муж побьет меня, если я попытаюсь связаться с отцом. Он ненавидел его. Я не говорила ему, что целый год мы покупали еду на деньги моей матери. На те гроши, которые он давал мне, не смогла бы прокормиться и мышь.
– И тем не менее, ты пыталась быть хорошей женой. – Мэтью сказал это с такой уверенностью, как будто уже знал всю эту историю наперед.
Грейс вернулась из своих воспоминаний и посмотрела маркизу в глаза. В них не было презрения.
– Да, пыталась. Но безуспешно. Меня всегда тянуло с ним спорить. Я была слишком непослушной, непокорной женой.
К щекам маркиза прилила кровь:
– Боже мой! Надеюсь, он не издевался над тобой? Не бил?
– О нет, этого не было никогда, – выдохнула она. – Никогда. – Грейс подумала, что, может, лучше бы муж бил ее, вместо того чтобы читать бесконечные нотации.
– И каким же образом вы оказались на ферме?
– Книжный магазин разорился через три года. На остатки денег моей матери мы купили ферму, чтобы разводить овец.
Когда муж узнал, что она брала деньги у матери, то впал в ярость и не мог успокоиться целую неделю. Постоянно ругал ее, кричал, уходил из дома. Он ненавидел ее родителей и не желал принимать от них никаких «подачек». Вероятно, в лице ее матери и отца он ненавидел и всю аристократию.
– Ну и как обстояли дела с фермой? Вам удалось что-нибудь заработать? – Мэтью наклонился, поднял тонкую сухую ветку и стал яростно ее ломать.
Грейс горько рассмеялась:
– Разумеется, нет. Это была просто катастрофа. Муж был городским жителем и ненавидел сельский труд. И меня заодно за то, что я склонила его к покупке фермы. А потом он заболел.
Грейс замолчала. Воспоминания снова нахлынули на нее. Голод, бесконечная нужда, невозможность вырваться из тисков нищеты подкосили и ее. Ей трудно было рассказывать обо всем этом даже Мэтью, который мог и понять, и посочувствовать.
– А соседи не помогли вам? – Маркиз выбросил последний кусочек сломанной ветки и посмотрел на Грейс.
– У мужа был такой характер, что даже самые покладистые и терпеливые соседи предпочитали не иметь с ним дела. Только жена викария приходила ко мне изредка и помогала по хозяйству.
Целых девять лет муж был центром ее жизни. Она не любила его, но питала к нему нежность, жалость, что-то такое еще, что не умещается в простые, банальные слова. Но все оказалось напрасно.
– И таким образом, ты потеряла дом.
– Да. – Она вздохнула и выпрямилась. Если она расскажет что-нибудь еще о своей семье, то, вероятно, окончательно выставит себя дурой в глазах маркиза. – Вы очень хороший слушатель, милорд.
– Спасибо, – сухо проговорил он.
Теперь маркиз знал о ней столько, сколько не знал ни один человек из тех, с кем ей пришлось иметь дело в течение последних девяти лет. Грейс, чувствовала себя потерянной и боялась, что рассказанная ею история заставит маркиза отвернуться от нее.
– Думаю, ты уже жалеешь о том, что попросил рассказать о моем прошлом, – неловко улыбнувшись, сказала она.
Его лицо по-прежнему оставалось серьезным и сосредоточенным.
– Я никогда ни о чем не жалею.
Теперь Грейс шла впереди, а Мэтью на несколько шагов позади нее. Он решил немного отстать, потому что после своего столь откровенного признания его спутница чувствовала себя несколько неловко и ей хотелось побыть в одиночестве. Да и ему не мешало бы остаться наедине с собой хотя бы на несколько минут, чтобы выпустить, так сказать, пар. А он был просто в ярости.
Мэтью посмотрел на Грейс. Она закрыла ладонями лицо. Без труда можно было догадаться, что она плачет. Она уже еле сдерживала слезы, когда рассказывала ему свою историю. И вот, наконец, они прорвались наружу.
Она рассказывала о себе с таким стыдом. Но как девушка в шестнадцать лет могла принять правильное решение? Она была ослеплена своей любовью, возвышенными мечтами и речами незадачливого книготорговца. И до сих пор не может оправиться от потери своей семьи. Удивляет, правда, и та жестокость, с которой обошлись с Грейс ее родители.
Он же рос в атмосфере любви, благожелательности и понимания. Мать и отец любили его безмерно. И ему было трудно представить себе, чтобы родители отказались от него из-за какого-нибудь его опрометчивого поступка.
Чертов негодяй Паджет! Хотелось бы верить, что сейчас он поджаривается в аду. Как мог пятидесятилетний мужчина лишить такую юную девушку, почти ребенка, всего того, к чему она привыкла с младенчества?
Она целых девять лет прожила с человеком, который был не в состоянии ничего заработать, а мог только разглагольствовать о высоких материях и есть при этом купленный на деньги ее матери хлеб. А рядом – ни друзей, пи родственников, ни даже соседей, которые бежали от се мужа как черти от ладана.
При этом у Грейс даже и мысли не возникало оставить этого старого глупца. Она старалась всеми силами скрасить их положение. Нищета, голод и отчаяние убивали ее, но она воспринимала свою судьбу как нечто должное.
