– Я пришла попрощаться, – тихо, но решительно сказала она.
Он мгновенно бросился к ней и тут же вспомнил, что больше не имел права касаться ее.
– О, mo leannan, – строго сказал он, хотя и знал, что это бесполезно. – Не делай этого.
– Я должна. – Затем с заметным усилием добавила: – Все кончено, и я должна уйти. Благослови вас Господь, ваша светлость.
На его сердце камнем легло отчаяние: Верити уходила. Она распрямила спину, как будто готовясь к встрече с непобедимым врагом.
Это был поступок одинокого благородства. Это был поступок поразительного милосердия. Глядя, как она уходит, Кайлмор невольно вспомнил, что когда-то весь блистательный мир лежал у ее ног.
Мерцающий свет свечей помог ему увидеть, что она не так хорошо владеет собой, как ей хотелось думать. Рука, протянутая к замку на двери, дрожала.
– Трусиха, – тихо, но очень четко сказал он ей вслед.
Сначала ему показалось, что она не услышала. Верити наклонила голову, открывая тонкую нежную шею под высоко уложенными волосами. Это была последняя отчаянная попытка удержать ее.
– Как вы меня назвали? – неуверенно спросила она.
Кайлмор откинулся назад и сложил на груди руки.
– Я назвал тебя трусихой, – упрямо повторил он. – Видит Бог, в пятнадцать лет ты была смелее.
– В пятнадцать у меня не было выбора, – глухо сказала она, все еще не поворачиваясь к нему.
– Нет, был. Выбор есть всегда. И, сделав выбор, ты нашла в себе смелость и сообразительность, чтобы создать нечто великолепное. Из праведной крестьянки – самую известную в Европе куртизанку? Я восхищен.
От его слов плечи Верити напряглись, но, к счастью, она не убежала.
– Я говорила вам, почему так поступаю. Только ради вас, – тихо сказала она.
– Чепуха. Ты поступаешь так, потому что боишься. – Его тон несколько смягчился. – Ты меня любишь, Верити?
При этом вопросе она резко повернулась. Глубокое страдание наложило печать на ее милое лицо.
– Это несправедливо, – дрожащим голосом возразила она.
Да, несправедливо. Но если он вынужден, он будет играть нечестно ради выигрыша.
По правде говоря, заглянув ей в глаза, он уже знал ответ на свой вопрос.
Но безжалостно продолжал:
– Ты дала мне так много – свое тело, свое доверие, свой покой, свое прощение, много своих тайн. И все же остается что-то, чего ты никогда не говорила.
Она прижалась спиной к инкрустированной двери. В развевающемся розовом платье Верити походила на бабочку, приколотую булавкой. Кайлмор подавил еще одну волну сострадания.
– Вы мне тоже никогда не говорили, что любите меня, – с вызовом ответила она.
Кайлмор пожал плечами.
– Я тебя люблю, – сказал он.
Это прозвучало у него так естественно.
На мгновение ее серые глаза ярко вспыхнули, остановившись на его лице. Неужели так просто и так мгновенно признание в любви привело его к победе?
Верити покачала головой и отвела глаза.
– Одной любви недостаточно.
– Это чертовски много. Ты меня любишь, Верити?
Она беспомощно махнула рукой, и этот жест пронзил его сердце, но Кайлмор напомнил себе, что не должен поддаваться жалости. Ради них обоих.
– Вы знаете, что люблю, – с грустью призналась она.
Еще минуту назад он не был в этом уверен.
«Она меня любит, она меня любит!» – Его сердце пело радостную победную песню.
Теперь Кайлмор уже не потеряет ее.
Он всеми силами старался скрыть свое торжество. Он еще не победил.
– Я знаю, что ты всегда готова принести себя в жертву ради того, кого любишь. Но в данном случае ты заблуждаешься.
Он набрал в грудь воздуха и постарался найти слова, которые убедили бы ее остаться.
– И если уж ты должна приносить себя в жертву, то сделай это, выйдя за меня замуж. Со мною жить нелегко. Ты заслужишь ореол мученицы еще при жизни. Не обрекай нас обоих на вечные страдания только потому, что ты слишком высокомерна, чтобы терпеть осуждение общества.
– Вы изображаете меня такой мелочной, – возмутилась она. – Но я знаю, как высоко вы цените собственный престиж. Вы горды, как Люцифер. Но общество более жестоко, чем вы себе представляете. Вам никогда не приходилось страдать от остракизма. Мне приходилось.
– Я могу жить и со сплетнями, и с намеками. Я не могу жить без тебя, – мрачно ответил он.
То, что она сказала о его тщеславии и мелких интересах, было правдой. Вернее, когда-то было. Лицо Верити выдавало ее волнение.
– Вы словно сам дьявол. – Она отвернулась и, казалось, была готова заплакать. – Вы соблазняете и искушаете меня.
– Выйди за меня замуж, стань герцогиней. Какое значение имеет все остальное? Мы можем поселиться в Шотландии, далеко от сплетен и мирского суда. Мы сделаем свою жизнь полной, интересной и полезной. Основанной на любви.
В ее потемневших глазах было столько муки, что сердце Кайлмора дрогнуло от сознания собственной вины.
– Перестаньте, Кайлмор. Вы – герцог. У вас есть обязательства перед титулом.
Неожиданно он разозлился. Всю жизнь титул был для него проклятием и тяжким бременем. А теперь этот титул грозил лишить его единственного, чего он хотел иметь.
– А как же мой долг перед самим собой? А твой долг? – с яростью спросил Кайлмор.
Он выпрямился и рискнул сделать шаг к ней. Короткая вспышка гнева угасла, когда он увидел, как она несчастна.
– Ты изменила меня, Верити. Сделала из меня другого человека, лучшего, чем я был, пробудила во мне чувство чести, которого не было.
– Честь была всегда, – прошептала она сквозь слезы.
– Если и была, то только ты смогла обнаружить ее. Ты не можешь бросить то, что сделано лишь наполовину. – Он умоляюще протянул к ней руки. – Не отвергай меня, не вынуждай снова стать испорченным герцогом Кайлмором. Раз уж ты занялась моим спасением, твой христианский долг вывести меня на свет Божий.
– Не надо, – попросила она. – Это жестоко. Вы знаете, что между нами возможны только незаконные отношения. А я не смогу быть вашей любовницей после того, как вы женитесь, Кайлмор. Я совершила много грехов, но этого я не совершу.
– Если я не женюсь на тебе, то я не женюсь ни на ком, – тихо сказал он. – После меня больше не будет никаких Кинмерри. Титул умрет вместе со мной.
– Пожалуйста, не говорите так, – взмолилась Верити, отступая от него. – У вас должен быть наследник, чтобы занять законное место в этом мире. Даже если мы поженимся и каким-то чудом я забеременею, наших детей не примут в обществе.
