— Неужели я так безнадежно глуп, что похитил эту женщину ради того, чтобы получить право собственности на фабрику?
Камми так долго не отвечала, что у Рида защемило в груди. Наконец она проговорила:
— Нет, я так не думаю, хотя и не знаю почему.
Рид не сдержал улыбку.
— Ты веришь мне?
— Только в какой-то степени, — поспешно отозвалась она.
Этого на данный момент было достаточно. Или он ошибался?
Наблюдая за Камми, Рид чувствовал, как в нем растет страстное желание, сокрушительные волны которого одна за другой обрушивались на него. Они снова встретились взглядами, и Риду вдруг показалось, что по лицу Камми скользнула мрачная тень. Тень печали и одиночества — невольная вспышка острой тоски, отражавшая томившиеся в душе чувства. Однажды он дал им выход и с тех пор попал в плен к ним. Он знал, что не сумел достичь — впрочем, как и никто другой, — скрытых глубин этих чувств. Вполне возможно, что эта затея вообще безнадежна. И все же, словно навязчивая идея, его преследовало желание еще раз попытать удачу. Желание, которое, казалось, будет мучить его до самой смерти и даже после нее.
Вероятно, эти размышления не оставили лицо Рида бесстрастным — в глазах Камми промелькнула тревога, и она тотчас отвела их. Потом поднялась с дивана и направилась к дверям, ведущим в спальню.
Он было рванулся вслед, но заставил себя остановиться. Слова, которые он произнес как можно мягче, раскрыли его чувства гораздо больше, чем ему хотелось.
— Не бойся. Для этого нет никакой причины.
Камми повернула голову, и в ее волосах, скользнувших по спине, запутались радужные блики света.
— Ты постоянно бродишь вокруг моего дома. Мало того, что вторгаешься в него, когда пожелаешь, ты испытываешь мое терпение. Ты хочешь уничтожить все, чем я дорожу. Ты избиваешь людей, появляешься неизвестно откуда среди ночи. Не бояться? Да я должна бежать сейчас по берегу и что есть мочи звать на помощь. Бог знает, почему я этого не делаю.
— Потому что ты смелая, — улыбнулся он, — и гордая.
— И совсем не поэтому, — сказала Камми, мотнув головой.
— Тогда почему же?
В уголках ее губ заиграла лукавая полуулыбка.
— Из-за любопытства. Не за этот ли грех Ева была изгнана из рая?
Рид вдруг почувствовал, как застывает его лицо, словно покрывается коркой льда, но сделать ничего не мог. Он повернулся к ней спиной и снова принялся выдвигать ящики буфета. Обнаружив наконец то, что искал, он достал два стакана, наполнил их двенадцатилетним шотландским виски и одним глотком отпил из одного чуть ли не половину содержимого. Потом подошел к Камми и подал ей второй стакан. И только после этого спросил:
— Ты удовлетворена? Я хотел сказать, ты удовлетворила свое любопытство?
Она ответила не сразу. Рид был уверен, что Камми молчит вовсе не потому, что не знает ответа — пытается понять, какой смысл он вложил в свои слова. Этого и следовало ожидать. Ведь он действительно, наперекор всем нормам приличия и здравого смысла, пытался выяснить, насколько широка разделявшая их пограничная полоса.
Камми сделала глоток, и огонь виски обжег горло, по телу пробежала быстрая, колючая дрожь.
— Есть еще несколько белых пятен, — неожиданно сказала она.
— И одно из них — это вопрос, что же мне от тебя нужно?
Рид поворачивал в руках стакан, взбалтывая янтарную жидкость. В душе было смятение.
— Наверное, с этого и следовало бы начать.
— Может быть, меня привлекает твое красивое тело?
Она негромко рассмеялась.
— Вряд ли это так.
— Я рад, — сказал Рид, опрокинул в себя остатки виски и поставил стакан на ближайший столик. — В таком случае ты не станешь считать, что я требую награды за… — не закончив фразу, он подошел к ней.
Наблюдая, как он приближается, Камми застыла, словно изваяние, и только зрачки глаз расширились, а губы приоткрылись. С медлительной осторожностью Рид наклонил голову и заглянул ей в глаза, боясь испугать и боясь, что она оттолкнет его.
Ее теплый чувственный рот, к которому он прижал свои губы, одурманил пьянящей сладостью виски, смешанной со свежим запахом зубной пасты. Рид обнял ее и почувствовал, как тело Камми ответило на это прикосновение, но в следующий же миг Камми снова замерла. Ее губы, согретые нежным поцелуем, начинали оживать. Рид ощутил, как постепенно проходило ее напряжение, и еще ближе притянул Камми к себе. И вот уже каждый изгиб ее тела приник к нему, влился в него, как вливается в форму теплая, податливая глина.
Он снова прикоснулся губами к ее рту, наслаждаясь его вкусом и ответным трепетом. Его язык осторожно заскользил по изящно очерченному контуру нежных губ. Риду казалось, будто он ощущает сквозь их шелковистую кожу биение ее сердца, каждый удар которого наполнял их жаром.
Шепча что-то невнятное, Камми несмело обняла его, и теплые кончики ее пальцев заскользили по его плечам к шее. По спине Рида пробежала дрожь. Он еще крепче прижался к ее губам, проникая языком в сладкую глубину ее рта.
Прикосновение ее языка было робким. Деликатным. Но за этим едва уловимым движением скрывалась сознательная попытка сдержать ту бурю эмоций, которая была сильнее самой горячей, самой неистовой и всесокрушающей, не знающей преград страсти. Эта буря обещала такое упоительное погружение в бездну, такое чудесное воспарение к небесам, такое восхитительно безумное кружение в бешеном водовороте, — только бы хватило терпения дождаться этого момента, не спугнуть его раньше времени. Рид был околдован, вполне возможно, что околдован намеренно, но какое это имело значение? Однажды он увидел в ней распутницу и с тех пор отчаянно хотел найти ее снова, эту развратную бесстыдницу. Ослепший, оглохший, потерявший рассудок, Рид бросился с головой в этот омут, в этот водоворот соблазна.
И вдруг он почувствовал, как она уходит в себя, все глубже и глубже. Рид мгновенно опомнился.
Секунды, короткие секунды. Только они понадобились ей, чтобы обезоружить и прорвать его оборону.
Рид прекрасно понимал, как близко подошел он к опасному краю. Все его существо было охвачено сильнейшей внутренней дрожью. Собрав все свое самообладание, он принялся гасить эту дрожь, затаптывать огонь разбушевавшейся страсти.
Камми отшатнулась и взглянула ему в лицо влажными, мутноватыми глазами.
— Ты мне не нравишься, — сказала она хрипловатым голосом.
— Я никогда не нравился тебе, — согласился он, не совсем отчетливо выговаривая слова.
— Я ненавижу тебя за то, что ты собираешься сделать с этим городом, со всем этим краем.
— Я знаю.
Он дотронулся губами до ее переносицы, до бровей, до хрупких изгибов век.
