Рено встал, подошел к одному из сложенных в кучу тюков и, развязав его, достал какой-то глиняный горшочек. Подойдя к Элиз, он опустился перед ней на колено и протянул ей горшочек.
— Что это? — спросила Элиз, не пошевелившись.
— Медвежий жир. Комары не любят его и улетают.
Элиз нахмурилась, сморщив при этом свой носик.
— Да, я знаю, но не хочу им пользоваться. Благодарю.
— Напрасно. Он не такой уж противный.
— Я знаю, как пахнет прогорклый медвежий жир, и мне не хотелось бы оставлять его на теле на целый день.
— Но это свежий жир. Я сам недавно намазался им.
Хотя его голос звучал ровно, Элиз показалось, что в нем был вызов. Как будто он предлагал ей повторить то, что она когда-то произнесла в его адрес, назвав его «дурно пахнущим». По ее коже пробежали мурашки, и она мучительно покраснела. Открыв рот, чтобы что-то произнести, она не смогла вымолвить ни слова и только молча смотрела ему в глаза.
— В любом случае, — продолжил он, — это не предложение, а приказ, которому придется подчиниться. Знахарка из племени начезов считает, что укус комара может вызвать болезнь, и она права.
Рено опустил палец в белый, полужидкий от дневной жары жир, напоминающий по консистенции оливковое масло, и дотронулся им до ее щеки. Она отпрянула, резко откинув голову назад.
— Сделайте это сами, или это сделаю я, — сказал Рено.
Элиз не оставалось ничего другого, как подчиниться и взять горшочек из его рук. Встав на ноги, Рено отошел, бросив через плечо:
— Передайте его мадам Дусе и остальным, когда закончите мазаться сами.
Элиз не ответила, а он и не ожидал ее ответа. Ему стоило большого труда не обернуться, чтобы посмотреть, как она втирает в кожу медвежий жир. Она и так слишком часто отвлекала его внимание: он не мог отвести взгляд от ее ног, когда поднимала подол юбки, не мог не смотреть, как она покачивает бедрами при ходьбе, как вздымается ее грудь, когда она, прокладывая себе путь, отстраняет свисающие ветви деревьев. Он всячески боролся с желанием дотронуться до нее, постоянно быть рядом с ней, чтобы помочь ей преодолеть трудности. Элиз и не подозревала, что он знает, где она находится, в каждый отдельный момент. От этого с трудом подавляемого желания его бросало в жар, и в то же время, глядя на нее, Рено испытывал чувство вины.
К полудню солнце скрылось за тучами и стало душно. По мере того как позади оставались многие мили пройденного пути, настроение в группе улучшалось: можно было надеяться, что они избавились от погони. Однако все очень устали, с трудом передвигали ноги, а узлы, которые они несли, казались такими тяжелыми, как будто в них были камни. Мадам Дусе постоянно ворчала и стенала довольно громким голосом, Генри тоже роптал, жалуясь на боль в плече. Сан-Амант нашел еще одну палку и теперь шел, опираясь на два самодельных костыля. Элиз тоже смертельно устала, но по крайней мере постепенно привыкла к запаху медвежьего жира, который оказался не таким уж противным, так как был ароматизирован нардом. Она не удивилась, что он помог ей, но Рено в этом не призналась, продолжая время от времени убивать кружившихся вокруг нее комаров, но уже для вида.
А Шевалье по-прежнему вел их вперед. Он постоянно был начеку, когда они делали привал, оставлял их и уходил на разведку либо, взобравшись на верхушку дерева, обозревал местность. Когда они, уставшие, валились на землю, тяжело дыша и задыхаясь, Рено не торопил их, снисходительно относясь к их слабости. Если он и чувствовал усталость, то не показывал ее. Для Элиз его поведение не поддавалось объяснению. Оно сводило ее с ума и в то же время действовало на нее успокаивающе.
Незадолго до наступления темноты они подошли к реке. У нее, несомненно, было какое-то название, но Элиз его не знала. Река была глубоководной и широкой, хотя и гораздо меньше Миссисипи; переплыть ее можно было только с помощью плота, который они уже не успели бы построить до захода солнца. Поэтому все решили расположиться на ночлег, а утром вновь двинуться в путь.
Рено приказал распаковать тюки. В одних оказались постельные принадлежности — медвежьи и лисьи шкуры и вязаные покрывала, в других — провизия: корзины с какими-то странными клубнями и зрелой хурмой. Из последнего мешка Рено извлек горшок с медвежьим жиром без ароматического нарда для сдабривания пищи, два острых ножа, топорики, медный котел и набор деревянных ножей и вилок. Похоже, он потрудился на славу, собираясь в дорогу.
Пока они распаковывали вещи, Генри принес хворост, а Рено разжег небольшой, но жаркий костер. Он подошел к Элиз и положил рядом с ней пару уток, которых подстрелил по дороге. Дав Генри задание принести Элиз воды и поставив Сан-Аманта с ружьем на страже, он взял топоры и отправился с Паскалем в лес.
Элиз попросила мадам Дусе разделать уток, а сама поставила на огонь котел с водой. Когда мужчины вернулись из леса, на костре, нанизанные на прутья, жарились утки, смазанные медвежьим жиром, а на углях пеклись лепешки из кукурузной муки. У французов не было проблем с приготовлением пищи: они давно научились готовить как индейцы, хотя и не все предпочитали такую еду. Элиз присматривала за лепешками и краешком глаза наблюдала за тем, как Рено и Паскаль строят пять шалашей, используя деревья-однолетки, которые они принесли из лесу. Перегнув по три деревца дугой, они вбивали их в землю, натягивая затем на них ткань.
Шалаши были небольшими как в ширину, так и в высоту, каждый из них предназначался только для одного человека. Они должны были защитить их не только от непогоды, но и от комаров, которые могли буквально заесть спящих людей. Четыре укрытия были сооружены вблизи костра, пятое же, шире и просторнее остальных, располагалось чуть поодаль. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять — это шалаш для Элиз и Рено Шевалье.
Элиз старалась не смотреть в сторону шалаша, стоящего отдельно. Ей казалось, что остальные слишком часто смотрят туда — кто с сожалением, кто со злостью, а кто с нездоровым интересом, думая о том, что там будет происходить ночью. Взгляды, которые спутники украдкой бросали то на Рено, то на Элиз, служили лишним тому доказательством.
У Элиз пропал аппетит, и она с трудом заставила себя доесть кусок утки. Она надеялась протянуть время, моя и убирая посуду, но Рено опередил ее, отправившись с Генри к реке. Там они вычистили котел песком и вымыли посуду. Вернувшись к костру, Рено поставил на огонь полный котел воды и помог Элиз убрать в корзину лепешки, испеченные ею к завтраку.
Пока они работали, наступила темнота. Сан-Амант, Генри и мадам Дусе отправились в свои укрытия. Паскаль сидел, попыхивая узкой глиняной трубкой, напоминающей индейские, и глядя на огонь. Рено собрал всю оставшуюся провизию в мешок и подвесил на высокий сук, чтобы ночью до нее не добрались лесные звери, привлеченные запахом пищи. Некоторое время он молча стоял, глядя на Элиз, а потом удалился в сторону реки.
В котле закипала вода. Элиз смотрела на нее, и ей страшно хотелось смысть с себя дневной пот, запах костра и налет медвежьего жира. Ухватив подолом платья ручку котла, она сняла его с огня и отнесла к шалашу, предназначенному для двоих. Ей не хотелось думать о том, что может вскоре произойти между нею и Рено, поэтому она подготовилась ко сну так, как если бы была в своей спальне. Сняв платье и нижнюю юбку, она после минутного колебания сняла и нижнее белье. Намочив его в горячей воде и используя в качестве мочалки, Элиз протерла тело, а закончив туалет, выжала белье и повесила его сушиться на крышу шалаша. Потом совершенно спокойно вновь облачилась в платье и нижнюю юбку, нырнула в шалаш и легла на самый край разложенной там шкуры.
