— Если помнишь, у нас с тобой была договоренность: я должен отвезти тебя в форт Сан-Жан-Баптист.
Его холодный тон остудил ее, но она упорствовала:
— А как же начезы? Ведь ты их военный вождь!
— Начезы ушли.
— Что?!
— Ушли под покровом ночи со всем своим скарбом: посудой, ведрами, поросятами. Начезы хотят одного — жить в мире, поэтому они покинули эти места, где прожили многие годы, и направились на запад от Миссисипи. Больше они не будут воевать, поэтому военный вождь им не нужен.
Элиз сглотнула.
— Это потому, что я увела пленных из форта и начезам стало нечего обменивать?
— Это потому, что они не доверяют французам.
— В этом они правы, — сказала она, отворачиваясь.
— Ничего удивительного: французы тридцать с лишним лет нарушали свои обещания.
— Рено! — позвал Пьер, уже успевший прыгнуть в пирогу.
— Да, — ответил тот и искоса взглянул на Элиз. — Так ты плывешь с нами или же мне вернуть тебя?
— Зачем ты забрал меня у них, если теперь собираешься доставить в форт Сан-Жан-Баптист?
— Я держу свое слово и, кроме того… Я видел тебя вчера в руках у чокто — ты ходила по их лагерю, словно пленница. Мне это не понравилось. Конечно, со временем они договорятся с французами о выкупе, но на это могут уйти недели.
Элиз поразили его слова, однако время было неподходящее для споров. Она ничего не ответила и позволила ему вновь взять ее на руки, чтобы усадить на меховую подстилку. Рено оттолкнул тяжелую лодку от берега, вскочил на корму и стал работать веслом.
Элиз была благодарна ему. Сама она ни за что не решилась бы бежать от чокто: чувство долга, ответственность перед остальными женщинами сковывали ее, хотя она прекрасно понимала, что ничем не может им помочь. Элиз хотела уехать и очень обрадовалась, увидев пирогу, узнав, что у нее впереди много дней с Рено. Интересно, догадывается ли он о ее благодарности? Ведь она так часто совершала ошибки, не всегда могла с собой справиться… Как бы то ни было, теперь Элиз испытывала облегчение, что уже не надо пытаться ничего делать. Она сидела в лодке, подперев голову руками, и смотрела на берег.
Они плыли быстро и на рассвете были уже далеко. Яркие лучи солнца заскользили по воде, пронизывая клубящийся над ней туман. Рено и Пьер без устали гребли.
Вода в реке поднялась от недавних дождей и тающего снега в верховьях Миссисипи. Течение было быстрое, оно несло с собой много ила, кусков коры, листьев и даже стволы вырванных с корнем деревьев. Туман собирался каплями на одежде, ветер был холодный, поэтому все были рады солнцу.
Элиз наблюдала за Рено и поражалась, как он выдерживает такой темп. Его выносливость казалась ей нечеловеческой — так же, как в те уже ставшие далекими дни, которые последовали за резней. Его молчаливость и замкнутость усиливали это впечатление. Ее мучила потребность объясниться, разрушить возникшую между ними стену, однако она не могла заставить себя начать говорить с ним в присутствии Пьера и Маленькой Перепелки. Дело это слишком личное, хотя она была уверена, что их друзья поведут себя с величайшей деликатностью.
Возможность поговорить с Рено наедине наконец представилась, когда ближе к полудню они причалили к берегу, чтобы размять ноги, отдохнуть и съесть холодный завтрак. Маленькая Перепелка и Пьер углубились в лес, а Рено достал из пироги узел и стал его развязывать. Элиз подошла, чтобы помочь, и они вместе расстелили коровью шкуру, которая должна была служить им столом, и достали лежавшие в ней плоские корзинки с мясом и лепешками.
Открывая глиняную бутылку для воды, заткнутую пробкой, Элиз помедлила. Она глубоко вздохнула, из-под опущенных век взглянула на Рено, а затем принялась говорить о том, что ее мучило.
— Ты, наверное, думаешь, что вчера я решила убежать от тебя, даже не попрощавшись…
— Нет нужды говорить об этом. Ты сделала то, что должна была сделать.
— Нет, это совсем не так! — воскликнула Элиз, и суставы ее пальцев, сжимавших бутылку, стали совсем белыми. Запинаясь и спотыкаясь, она рассказала ему о том, что произошло. Он внимательно слушал, но лицо его не выражало ни радости, ни даже удовлетворения. Наконец она умолкла, растерянно глядя на него.
Рено почувствовал, как что-то жесткое и колючее у него в груди исчезло, но все же не верил ей до конца.
Возможно, Элиз только казалось, что ее действия были подсказаны Рыжей Оленихой. Возможно, она бессознательно ухватилась за эту уловку, чтобы вернуться к своему народу. Но так или иначе он по-прежнему хотел ее. Желание привлечь ее к себе, прижаться лицом к ее нежной коже, вдохнуть ее благоухание, затеряться в ней было так велико, что ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не сделать этого. Он вспомнил, как увидел ее вчера среди француженок в этом бархатном платье, которое было на ней до сих пор, с поднятыми наверх волосами. Уже тогда он понял, что эта женщина не для него. Она была француженкой, а он — предателем-полукровкой, скрывающимся от французской армии. У них не было будущего.
— Рено…
— Оставь, Элиз.
— Ты не веришь мне?
Рено долго смотрел на нее своими темными глазами, и лицо его оставалось абсолютно невозмутимым. Потом на щеке его дрогнула какая-то жилка, он вдруг резко поднялся и зашагал прочь от нее в лес. Когда Элиз позвала его, он не обернулся и даже не показал виду, что слышит…
Чтобы добраться до форта Сан-Жан-Баптист, им пришлось плыть вниз по Миссисипи до устья Ред-Ривер, а затем подняться по ней до страны начеточе. Гарнизон и форт под командованием Сен-Дени находились на острове, образованном двумя рукавами реки. В обычное время это считалось нетяжелым путешествием, которое длилось бы всего несколько дней, но сейчас время было непростое.
Дважды в течение дня они видели индейцев на берегу; судя по одежде это были чокто и туника. Встречаться с ними было крайне нежелательно: прически и одежда Рено, Пьера и Маленькой Перепелки выдавали в них начезов, тогда как Элиз походила на французскую пленницу. Оба раза их окликали, а во второй раз, когда они не ответили на приглашение причалить к берегу, по ним открыли огонь. Выстрелы не попали в цель — путешественники находились слишком далеко, но в этом инциденте ясно сказался опасный характер местности.
И все же мили петляющей реки оставались позади. Время от времени им удавалось значительно сократить расстояние, плывя по протокам, образованным высокой водой. Утренний туман рассеялся, небо стало ясным и голубым. Беглецы увидели оленя, пьющего воду у речного берега, парящих сарычей, услышали надтреснутый писк голубых соек, мелодичную песенку кардиналов. Заросли дикой сливы по берегам стояли в цвету, роняя белые лепестки на воду. Проплывая по заводям, переходившим в стоячие омуты, они спугивали гревшихся на солнце черно-зеленых черепах, спрыгивавших одна за другой со своих бревен.
