Следующий день отразился в памяти Ребекки в виде мешанины из ярких вспышек света, больничных запахов, тяжелых вздохов и диких воплей. Бет умерла от потери крови в четыре утра. С матерью тут же случился удар, и ее вынуждены были увезти в больницу, где дали сильного успокоительного и приставили к сердцу чуткий датчик. Маргарет чувствовала себя полностью убитой, кляла себя страшно за все плохое, что говорила старшей сестре, винила себя в том, что ругала Бет вместо того, чтобы помогать ей. Сильные транквилизаторы, которые прописал ей их домашний врач, превратили ее в зомби. Она была неспособна не только принимать какие-то самостоятельные решения, но даже нормально передвигаться.
Так что, кроме Ребекки, некому больше было заняться устройством похорон, выбором гроба и других принадлежностей, наряда для покойной Бет, в котором ей суждено было предстать перед Всевышним, семейным венком из розовых роз и гвоздик. Кроме нее, некому больше было оповестить всех родственников и поговорить с пастором их церкви о молебне в честь Бет и о том, какую следует играть музыку при этом. Она должна была ухаживать за больной матерью в больнице и при этом успевать сидеть в доме, где назначена гражданская панихида, в качестве представителя семьи Бснсонов принимать соболезнования и утешения со стороны родственников и друзей. Она разрывалась на части, смертельно устала, но тем не менее везде поспевала.
Ей же пришлось принять и двух агентов ФБР, которые приходили в больницу.
Они показали ей свои удостоверения, извинились за то, что беспокоят ее во дни скорби, и вежливо попросили уделить им немного времени для того, чтобы ответить на некоторые вопросы. Уходила ли она или кто-нибудь еще из семьи из дома той ночью? Не было ли необычным находиться им всем дома в тот субботний вечер? В какое время они обычно ложились спать? В какое время они легли именно той ночью? Видели ли они, слышали ли что-нибудь необычное?
Ребекка даже была благодарна своей усталости и душевной опустошенности, иначе она не смогла бы спокойно отвечать на все их вопросы. А так ее ответы были короткими и по сути дела. Вначале ей пришло было в голову спросить их, зачем им все это нужно, но она не стала этого делать. Может, людям, которых допрашивают представители ФБР, не позволено задавать встречные вопросы? Да и станут ли отвечать пятнадцатилетней девочке эти важные люди в темных костюмах?
Так или иначе, а много она сообщить им не могла. Конечно, она не могла забыть про машину на тропинке той ночью, но, если говорить по большому счету, в этой машине не было ничего такого удивительного или необычного. Мало ли… Кроме того, если бы она стала рассказывать о машине, ей пришлось бы пересказывать, как она нашла сестру и почему Бет умерла. Эту информацию из нее старательно, как она заметила, выжимали. Домашний врач, который много лет наблюдал их мать, высказал мнение, что Бет умерла от сильного кровотечения из прободившегося кишечника. Во имя их матери было решено, что ничто не должно подвергать сомнению эту версию. Миссис Бенсон благодаря усилиям дочерей и врача ничего не знала об искусственно произведенном выкидыше, о действительном состоянии Бет. В ту ночь, прежде чем позвать к старшей дочери мать, Маргарет и Ребекка убрали окровавленную авторучку и накрыли Бет покрывалом, чтобы не было видно ее ночной рубашки. Так или иначе, а замеченная Ребеккой машина, ехавшая к пруду, ничего не могла изменить в случившемся. Ведь, рассказав о ней, Ребекка не помогла бы этим вернуть к жизни их любимую, красивую, веселую Бет. Она умерла, и вслед за ней была готова отправиться мама…
Позже, тем вечером, проведенным в доме для гражданской панихиды, Ребекка узнала, что умерла и другая молодая женщина. Та воинственная защитница гражданских прав негров. Она была убита, когда ехала в грузовике с двумя черными, бандой белых хулиганов, которые находились в темном автомобиле. Убийцы кинулись с места происшествия наутек, а охота на них, устроенная городской полицией, окончилась ничем. Бандитов потеряли в сельской местности к югу от города.
Бет и защитница прав негров лежали в смежных комнатах. Две трагически погибшие женщины. Молодые женщины. Бет назначено было похоронить на следующее утро, а за телом другой должны были вот-вот приехать ее родные из Массачусетса и увезти ее, чтобы предать земле около дома.
Поток визитеров не иссякал в течение всего дня. В основном большинство людей ходили из одной комнаты в другую, удовлетворяя какое-то мрачное любопытство. Час за часом Ребекка вдыхала в себя запах цветов, принесенных для украшения могилы. Ее теребили за плечо какие-то люди, старались успокоить, хотя она и так уже была выжата как лимон, спрашивали о состоянии ее матери. Маргарет сидела некоторое время рядом с ней, но потом дала верному Ботинкам увести себя оттуда, пролепетав на прощание, что не может всего этого вынести. Просто не может…
Было уже поздно, когда пришел Эдисон. Он прошел в ту комнату, где в гробу без крышки лежала Бет, и молча смотрел на нее. Он стоял у гроба так долго и столь неподвижно, что по дому поползли шелестящие слушки, повсюду на него стали оглядываться. Наконец Ребекке это надоело, она поднялась со своего места и встала рядом с Эдисоном.
Он повернул к ней свое лицо, и она увидела в его глазах блеск слез. Когда он заговорил, голос у него был тихий и какой-то жесткий:
— Я не думал, что это убьет ее, — сказал он. — Я не хотел…
3
Ноэль Столет резко остановился, не доходя до застекленных дверей, которые вели на заднюю галерею. Через прямоугольники стекол дверей он мог ясно видеть Риву и Данта Ромоли, сидевших за одним из столов с прозрачной поверхностью. Шляпка Ривы была повешена на угол спинки ее стула. Свет солнца, отражавшийся на кирпичах пола террасы, загадочной тенью набегал на половину ее лица. Она скинула свои кремового цвета туфли и сидела, подогнув под себя одну ногу. Они с Ромоли просматривали на двоих одну газету, одновременно пригубливая послеобеденный кофе из тонких, как яичная скорлупа, китайских чашек.
Эти чашки были из сервиза, который прабабка Ноэля купила в Париже во время своего медового месяца. Впрочем, нахмуриться и медленно сжать кулаки его заставило вовсе не это пренебрежительно-будничное их отношение к семейным реликвиям. Дело было в атмосфере полной расслабленности и непосредственности, которая царила в них. Эти двое людей знали друг друга много лет и поэтому не затруднялись соблюдением какого-то этикета и формальностей в своих взаимоотношениях.
Никогда за все годы знакомства Ноэля с Ривой он не помнил, чтобы она хоть раз держала себя с ним так вольно. Он никогда прежде не видел ее сидящей в столь расслабленной позе, не обращающей внимания на то, как смялась одежда на ее прекрасном теле. Он никогда прежде не видел, как она непринужденно и открыто зевает, совершенно не заботясь о том, что ее собеседник может увидеть ее на секунду искривленный очаровательный рот с нежными губками. В общении с Ноэлем она всегда была настороже, всегда контролировала малейшее свое движение, каждую реплику.
Впрочем, ему не на что было жаловаться: сам он вел себя с ней точно так же. Ни одно случайное слово не сорвалось с его уст во время разговоров с нею, которые сами по себе были редкостью. Не проскользнул ни один случайный жест, ни один случайный взгляд. Такова была его привычка, уходившая своими корнями в давние годы, и такая застарелая и крепкая, что он, наверное, ничего не смог бы изменить, даже если бы искренне захотел от нее избавиться. Он всегда держал себя с ней на полном контроле. Это самообладание и холодность явились продуктами многолетних бессонных ночей, постоянного самосдерживания и, наконец, железной воли и характера. Эти качества понадобились Ноэлю очень рано, еще двадцать пять лет назад, чтобы с их помощью скрывать свои бурные эмоции: гнев на отца, который слишком быстро утешился после смерти первой жены и его матери; стыд за то, что он выбрал себе в жены ту, которая годилась ему в дочери и была даже младше его собственного сына; и сожаление о том, что мачеха оказалась недоступной его пониманию… Ноэлю также приходилось тщательно скрывать свое неистовое потаенное любопытство относительно природы физических отношений, которые существовали между его отцом и юной мачехой. Плюс зависть к отцу, который на правах старшего смог уложить Риву в свою постель. Наконец, дикую тайную страсть самого Ноэля, обращенную на ее дивное тело. Последнее было самым важным, ибо не умерло с возмужанием Ноэля, а превратилось из подросткового сексуального влечения в настоящую любовь.
