— Я же сказала, что это не будет иметь никакого отношения к корпорации.
— Это-то я понял.
— Но ты не веришь мне!
— Разве я это сказал? — звенящим от раздражения голосом удивился он. По крайней мере, ей показалось, что он был раздражен.
— Нет, ты этого, конечно, не говорил. Много говорить — вообще не в твоих правилах. Ты обычно предпочитаешь отмалчиваться, и мне потом остается только догадываться обо всем. Так вот, мне сейчас кажется, ты боишься, что я поставлю «Столет корпорейшн» в неудобное положение, слишком уж сойдясь с человеком, который, возможно, станет нашим губернатором. Ты боишься, что все это может привести к каким-то личным, «подстольным» соглашениям, которые осуждаются общественностью. Я заявляю: все это настолько далеко от истины, что дальше и быть не может!
— Думаешь, Галлант такого же мнения? Если говорить о «личных» соглашениях, то я не уверен. Мне почему-то кажется, что его интересы скрыты под покровами… одежды.
Вот уже много лет она не краснела. Но это произошло сейчас, и ей стало обидно. Она резко ответила:
— Поскольку мои интересы совсем другого рода, можешь так не беспокоиться!
— Беспокойства будет еще меньше, если превратить эту личную встречу в деловой обед с участием…
— Тебя настолько разбирает любопытство, что ты просто набиваешься к нам. Хочешь? Пойдем! — Она пошла на этот рассчитанный риск, потому что не оставалось иного выхода. Ей необходимо было встретиться с Эдисоном с глазу на глаз.
— Я безуспешно пытаюсь добиться того, чтобы ты была с ним настороже, только и всего.
— Не тревожься за меня. Я всегда настороже.
Его лицо напряглось.
— Да, это правда, — проговорил он глухо. — И как это я забыл?
Он прошел мимо ее стола и остановился перед огромным, во всю стену окном. Сунув одну руку в карман, он смотрел через стекло. Его взгляд медленно двигался от крыш домов и редких участков зелени французского квартала до дворов и изогнутой в виде полумесяца Миссисипи. Рива, тоже стоявшая недалеко от окна, увидела, как по воде медленно ползет контейнеровоз, груженный товарами для Африки, или Южной Америки, или еще какой-нибудь экзотической части света. С противоположной стороны шел небольшой экскурсионный кораблик, стилизованный под старину: он имел вид допотопного пароходика, с двумя красно-белыми трубами и задним гребным колесом. Оба судна сошлись на изгибе реки, слились в одно пятно и тут же стали удаляться один от другого, каждый в свою сторону. Рива подумала, что это могло быть удачной аллегорией на прошлое и настоящее.
За окном стоял солнечный и знойный день. Силуэт Ноэля четко вырисовывался на фоне солнцезащитного стекла. Его поза была расслабленной, плечи, поддерживавшие отлично пошитый костюм, — эти широкие, квадратные плечи спортсмена — были расправлены… И все же воздух в кабинете был сжат каким-то напряжением. Это беспокоило Риву, хотя и не было для нее новым ощущением. Напряжение всегда появлялось там, где вместе почему-либо оказывались она и Ноэль. Временами ей было интересно, а испытывает ли и он нечто похожее? Но он был всегда спокоен. Даже больше того. У него всегда такой холодный и отстраненный вид, что ее охватывало желание ударить его, толкнуть, напугать или сделать что-нибудь подобное, что могло бы сломать барьер, который многие годы был между ними.
Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, прежде чем сказала:
— Я обещаю тебе, что не наведу ни малейшей тени на корпорацию. Ты удовлетворен?
— Ты думаешь, меня только корпорация волнует? — не поворачиваясь, спросил он.
— Нет, конечно. Мне нужно было сказать сначала, что я не наведу ни малейшей тени на доброе имя Столетов.
Он как-то глухо засмеялся:
— Ах да! Фамилию не уронить!
— Твой отец придавал этому большое значение.
— Не сомневаюсь. Но я не мой отец и я никогда его не любил уж так…
— Это был замечательный человек.
— Можно мне этого и не говорить.
Разговор вплотную пододвинулся к боли недавней потери и к старой душевной ране. Рива демонстративно глянула на свои часики и твердо проговорила:
— Можно было. Мне надо идти, или я опоздаю.
Он быстро повернулся к ней лицом. В его темных глазах было какое-то странное, очень уж пристально-внимательное выражение.
— Ведь ты меня боишься, не так ли?
— Не говори чепухи! С какой стати мне тебя бояться?
Слова прозвучали звонко, четко, в душе же у Ривы было беспокойно. Ноэль к тому же был очень чувствительным к эмоциональному подтексту, который сквозил во всех разговорах, всех отношениях. Бывали времена — в прошлом, — когда он понимал все ее страхи и беспокойства лучше всех других. Теперь же она предпочла бы обойтись без этой его способности. Она крепче взялась за сумочку и взглядом измерила расстояние до двери, гадая: успеет ли она выскочить из кабинета, если он сделает попытку ее задержать?
— Не знаю почему, но ты боишься меня. Мое общество ты всегда выдерживаешь не более нескольких минут. Ты разговариваешь со мной как можно меньше. Ты всегда сидишь за столом как можно дальше от меня. Если я вхожу в комнату, ты тут же находишь предлог, чтобы из нее уйти. Вспомни: мы хоть раз сидели с тобой в одной машине? Правильно, не сидели, а кто в этом виноват? Короче, что такое?
— Ничего такого. У тебя просто взыграло воображение.
— Ну конечно! Еще скажи, что ты вовсе не прикидываешь сейчас, как бы смыться из своего кабинета.
— У меня назначена встреча!
— А тебе не приходит случайно в голову, что я могу сейчас наброситься на тебя и изнасиловать на полу?
Потрясенная, она взглянула ему в глаза. Она сказала первое, что пришло в голову:
— Нет. Никогда.
Он испустил какой-то глухой звук, призрачный смех. Его темно-серые глаза на какую-то долю секунды сверкнули странным выражением, которое исчезло так быстро, что Рива не успела сообразить, была ли это боль или страсть, или то и другое вместе.
Она быстро провела языком по пересохшим губам.
— Ты… Я думаю, что ты просто выискиваешь предлог для того, чтобы выместить на мне свою обиду. Ведь все это могло быть только твоим… И корпорация, и дом… Все.
— Ты прожила с моим отцом больше двадцати лет. Кому, как не мне, знать о том, что ты тяжким трудом заработала все, что имеешь?
В этой реплике ей послышалась насмешка. Она хорошо почувствовала это и едко ответила:
— Тяжкий труд здесь ни при чем.
— Ты права. Я знаю, что отец дал бы тебе все что угодно, просто так. Но факт остается фактом: ты стала его правой рукой, человеком, без которого он не мог обойтись.
