— Эй, — крикнули ему с веранды, — эй, инспектор!
Он поднял голову.
При подготовке поселенцев отдавали предпочтение супружеским парам и сибсам, а в последнее время еще и родителям со взрослыми детьми — считалось, такие микрогруппы укрепляют инфраструктуру. Поэтому семья переселенцев могла оказаться весьма разветвленной: братья, сестры, их партнеры, братья и сестры партнеров, их взрослые дети, уже тут нашедшие себе пару, новые дети, родившиеся здесь, на новой Земле. Идеальная крестьянская семья, если честно.
Вот и здесь, на этой веранде, сидели по меньшей мере человек десять: самому старшему лет пятьдесят, самому младшему — шесть, на столе — массивная глиняная посуда, изготовленная уже здесь. Хорошая, прочная, звонкая глина, расписана местными минеральными красителями — не скоро у них заведутся искусственные…
Ну, конечно, их учили. Учили валить лес, тесать камень, пахать и сеять, убирать урожай и строить, работать на гончарном круге… Обязательные три года практики в диких неплодородных местах, в нетронутых уголках, которых на материнской Земле все меньше и меньше. Да еще в каких условиях: грязь, укусы насекомых, холод, жара. Как соорудить костер в проливной дождь, как обогреться и не заснуть насмерть ледяной зимней ночью в пустом, страшном, скрипучем черно-белом лесу, как выжить в пустыне…
Низкие палисады. Веранды. Фонарики в листве…
Ему, подвинувшись, освободили место на скамье.
Чай был, конечно, никакой не чай, а какой-то травяной сбор, но вряд ли мята — она вроде опыляется насекомыми. Может, что-то местное? Лаборатория у них тут хорошая, опасности, вероятно, никакой. Еще на блюде (красивое блюдо, асимметричное, с растительным орнаментом) лежала горка домашнего печенья. Что у них идет на сахар? Сахарная свекла?
— Как там оно, на материнке?
Здоровый парень, лет тридцать, лицо обветренное, как у всех, но руки узкие, пальцы тонкие. Под ногтями въевшаяся земля. Спрашивает дружелюбно, однако без особого интереса. Как все они.
— Ну, — он взял с блюда нежное, ломкое печенье, — пока затишье. Но вообще не очень. В Японии опять грохнуло, в Мексике сепаратисты, там уже и взрывать нечего, земля по ночам светится, а они все никак… В Британии померзло все… Да и в Испании… в общем.
— Значит, Гольфстрим и правда ушел? Помню, когда из скважины поперло, спорили: уйдет — не уйдет. Жалко. Я помню, там попугаи летали. Зеленые. И пальмы росли. Птиц тут у нас мало, вот что. А певчих совсем нет.
— Это потому, что нет летающих насекомых, — сказал он машинально. — Коэволюция. Это кто же испек такое замечательное печенье?
— Я. — Голос у молоденькой русоволосой девушки был тонким, как у ребенка.
— Спасибо. Очень вкусно.
— Я думаю, надо будет выписать пчел, — сосед его решил не отклоняться от темы, — завезти крупные медоносы, чтобы можно было опылять еще и вручную, ну, удобно, и к ним один рой. Это дорого, но со временем себя окупит, нет? Пчел, пока медоносы не расплодились, можно сахарным сиропом подкармливать…
— Да, — согласился он, — хорошая мысль.
Пчелы видят поляризованный свет. Если тут чуть иная поляризация, возникнут проблемы. Пчелам будет трудно ориентироваться. Может, в этом все дело? Чуть-чуть по-другому падают лучи на сетчатку… и все.
С другой стороны, почему бы не попробовать? Пчел сейчас по всей материнке косит какая-то чертова инфекция, а тут им, может, удастся выжить. Завезут чистый рой, он расплодится со временем…
Бог ты мой, неужто и вправду? Неужто получилось? Наконец-то получилось…
— Вот только позволят ли? — обеспокоенно продолжал будущий пчеловод. — Все-таки это сильно изменит биоту. Пчелы, цветы-медоносы…
— Позволят. Им не надо беречь эту биоту. Им важно сохранить свою, — рассеянно отозвался он. — Ну, потеснят виды с материнки на какой-то одной варианте автохтонную флору-фауну, ничего страшного. Вариант много. Собственно… мы и так влезли в чужую биоту по самое не хочу. Каждый человек — среда обитания всяких разных организмов. Одних симбиотических бактерий, если собрать, получится килограмм… А есть еще и скрытые патогенные… и вирусы… и ретровирусы. А ретровирус — это…
— Знаю, — парню явно было лестно, что с ним ведут такой серьезный мужской разговор, — конструктор генома.
— Да. К тому же есть еще куры. А в перспективе — свиньи.
Ну да, мы осторожны. Козы выедают все подряд. Овцы формируют под себя образ жизни племен-овцеводов, превращают оседлые племена в кочевников, уводят мальчиков и мужчин — самую дееспособную часть населения — на пастбища. Лошади слишком нежные, слишком разборчивые… хотя в перспективе, наверное, с ними все было бы как надо. А вот свиньи лопают что дают, быстро наращивают биомассу и занимаются своим делом, пока люди занимаются своим. Куры тоже удобны для ассимиляции, хотя есть проблемы, конечно. Всегда есть шанс перезаразить местную биоту какой-то безобидной для кур скрытой инфекцией. Или наоборот — подхватить такую инфекцию от местной фауны… Да, куры…
Он на миг прикрыл глаза.
Когда открыл, вокруг были все те же дружелюбные загорелые лица. Смех, тихие разговоры.
Со временем — если его хватит, этого времени — надо будет уговорить страны Мадридского протокола попробовать кардинально иной путь, подумал он. Не резервный семенной фонд, не генетически чистый материал, напротив — сплошь генно-модифицированные формы, бобовые с полным набором незаменимых аминокислот, суперкалорийные грибы, все такое… Чтобы не приходилось резать животных. Разводить лошадей для работы, кур — на яйца, коров — на молоко, при подготовке колонистов — гипноз, психотренинг: убивать нельзя, причинять боль нельзя, уважать чужую жизнь, не разделять разумных и неразумных… Развивать эмпатию, учиться состраданию, поднимать, как это ни дико звучит, другие виды животных до себя, и черт с ней, с биотой, с резервным генофондом, со всеми этими подстраховками, запасами на крайний случай, с жалкими и постыдными видами на то, что, когда мы окончательно загубим свою Землю, уничтожим все, до чего еще не успели дотянуться наши жадные неловкие ручки, когда все вытопчем, развалим и съедим, нам будет
куда бежать или, по крайней мере, откуда вывозить, распределять, прививать, подсаживать, переопылять…
Чем черт не шутит, быть может, удастся в конце концов на новой варианте Земли вывести новую варианту Человека Разумного, который будет не только топтать и портить, а любить, сотрудничать, беречь… Новая Коэволюция — разве не великая задача? Возможно, самая великая из тех, что нам по плечу. Ведь не считать же великой задачей уничтожение Гольфстрима, в самом деле…
Тяжелый торжественный «бомммм» где-то там, в освещенных теплым светом глубинах дома, заставил его вздрогнуть.
— А! — сказал собеседник с гордостью. — Это часы. Нет, правда. Настоящие, с боем. Начало двадцатого века, честное слово. Мы завербовались большой семьей и решили — пускай будет одна реликвия на всех, зато большая. Здо́рово, а?
