— Что толку орать, сударь, — грустно произнес Айльф у него за спиной.
— Я до вас доберусь!
И Леон слепо, наотмашь, ударил ножом в сверкающий глаз. Нож лишь скользнул по холодным твердым граням, но этого хватило — глаз вдруг ожил и начал съеживаться и подмигивать, а потом вспыхнул в последний раз, втянулся в стену и пропал.
Леон растерянно застыл перед слепой стеной, потом отчаянно заколотил по ней кулаками.
— Я доберусь до Всемирного Совета! Я докажу им — вы опасны! Вы хуже чумы! Расстрелять вас ядерными зарядами в ваших кротовьих норах — тогда вы попляшете! Тогда повеселитесь! Да что там, я никого не стану спрашивать! Сам все сделаю!
Он вдруг ощутил внезапную боль и отошел от стены, недоуменно глядя на свои разбитые в кровь руки.
— Что это вы грозились с ними сделать? — поинтересовался Айльф.
— Ну, мы тоже кое-что можем.
— Что — порошок взрывчатый подсыпать?
— Хуже… Гораздо хуже… Вообще-то наше оружие способно стереть с лица земли все Срединные графства, — неохотно сказал Леон. — Только до сих пор мы ни разу не использовали его в населенных мирах. Это запрещено.
— Коли запрещено, чего же вы грозитесь?
— Плевал я на запреты.
— А где это ваше оружие? Здесь?
— Нет, — Леон машинально потер лоб, — на Терре. Он чувствовал странную опустошенность, точно воздушный шар, из которого выкачали воздух.
— Ну, тогда и грозиться нечего. А порошком их не взять? Как вы думаете?
Айльф вытащил из-за пазухи увесистый мешочек, подкинул на ладони…
— Где ты его взял? — удивился Леон.
— Так сам же сделал. Я ж говорил — это просто… Были бы эти… индри… ингредиенты… А у бедняги этого, что вы зазря пришили, чего только не было…
Леон устало опустился на пол. Он вдруг увидел себя со стороны — глазами неведомых зрителей, наблюдающих за ними из темноты. Зрелище и впрямь было жалкое. «Должно быть, они полагают, что это комедия», — подумал он.
— Ничего не выйдет, Айльф, — сказал он, — что им твой порошок? Так, пустяк. Игрушка. Они сами его этому лекарю во сне и показали — должно быть, им надоело, что Эрмольд топчется под стенами, вот и решили посодействовать…
«А потом, — подумал он, — так гораздо живописнее. Взрывы, пламя, толпы орущих людей, которые врываются в город, круша все вокруг. Ну заодно и нас, дурачков, удалось втянуть в игру».
— Может, все дело в том, что никто еще против них не шел, сударь, — возразил Айльф. — Никто даже не пробовал. А вдруг получится?
«Быть может, он прав, — думал Леон. — Никто не пробовал. Без сомнения, какие-то отдельные представители местной популяции должны были обладать меньшей чувствительностью к незримому воздействию, тот же Гунтр, скорее всего, принадлежал к немногочисленному разряду людей, не терявших способности мыслить самостоятельно — до известного предела, за которым невидимые кукловоды просто перехватывали управление на себя. А может, и он был просто куклой, куклой, которую мастер отпустил на свободу, поскольку ему стало любопытно поглядеть на бунт создания против своего творца — классический вариант сценария. Быть может, это они сейчас подталкивают Айльфа к решительным действиям». Теперь ему лишь оставалось гадать, до какой степени аборигены способны поступать самостоятельно — быть может, лишь там, где дело касалось обычных житейских надобностей…
— Ну-ну, — устало сказал он.
— Эту стенку и надо раздолбать, — Айльф озабоченно озирал каменную кладку, — глаз-то ихний там…
— Это ничего не значит, — заметил Леон. — Глаз просто… глаз и все… Их потайные жилища могут быть совсем в другом месте.
Он помедлил, а потом спросил:
— Скажи, Айльф, а ты знал про глаз?
— Все про него знают, — пожал плечами Айльф. — Они, эти глаза, всегда появляются там, где происходит что-то важное. Любопытно им — вот они высунут глаз и смотрят…
— Я же тебя спрашивал! Почему ты тогда не сказал?
— Как я мог?
«Да, — подумал Леон, — не мог. Физически не мог. Они не в состоянии переступить через какую-то определенную черту — даже такие, как Гунтр. Даже такие, как Айльф. — Лишь сейчас ему пришло в голову, что сама их встреча была не так случайна, как юноша хотел это представить. — Должно быть, вызнал про нас, что-то узнал, о чем-то сам догадался, отыскал в городе, подстроил знакомство — потому что мы были единственной его надеждой. И ненавидел нас за нашу недогадливость, за нашу тупость, но все равно опекал нас и спасал — когда по собственной воле, а когда по наущению неведомых кукловодов — кто теперь знает? И пытался говорить обиняками, что-то растолковать, на что-то намекнуть. Да и мы хороши — могли бы догадаться раньше, гораздо раньше — если бы дали себе труд задуматься. Почему Орсон прыгнул из окна, почему маркграф погиб так кстати, почему этому сукиному сыну Ансарду удалось набрать без единой ошибки шестизначный код в убежище — там, на Фембре… Должно быть, они боялись, что прибытие Второй Комплексной им помешает, что они не доведут до конца свой спектакль, — и лишили нас всех средств сообщения. А связь уже наверняка возможна — давно уже возможна. Но мы лишь каждый раз удивлялись странным случайностям; кто же добровольно признается, что послужил послушным орудием в руках неведомых интриганов? Мы же материалисты. Мы готовы поверить в самые невероятные совпадения, но кто же поверит в то, что все эти совпадения, все — всю твою жизнь от начала до конца — подталкивает невидимая рука? Это ненаучно…»
Айльф с натугой поднял тяжелый треножник и ударил им по камню. Тяжелый кованый металл прочертил неглубокую белую полосу на камне — и все.
— Зря стараешься, Айльф, — сказал Леон бесцветным голосом, — тут все скоро и само рухнет.
Юноша с беспокойством оглянулся на него.
— Сударь, — сказал он, — нельзя так. Вы только посмотрите на себя!
— А что я? — устало проговорил Леон. — Сам видишь, чем я лучше остальных? Я ж тоже под их дудку плясал… Развлекал их… Нет, дружок, мне с ними не совладать. Напрасно ты на нас понадеялся. Ладно, давай выбираться отсюда…
— А на что мне еще было надеяться? — горько сказал Айльф. Он вдруг напрягся, прислушиваясь к чему-то, потом рывком метнулся в коридор и так же стремительно вернулся назад.
— Никуда мы уже не выберемся. Коридор горит.
Леон медленно поднялся, ощущая какое-то странное равнодушие, и выглянул в коридор. Деревянные перекрытия рухнули, перегородив путь к лестничной площадке, по почерневшим балкам плясали языки огня. Порыв ветра, внезапно пронесшийся по коридору, раздул пламя, и Леон отшатнулся, заслонившись от жара рукой.
— Хорошенькое дело, — пробормотал он.
Пламя заглядывало в комнату, портьеры уже не тлели — пылали, отсвечивая рубиновым жаром, а шпалеры на стенах внезапно вспыхнули яркими красками, потом так же стремительно выцвели и почернели. Леон отступил в дальний угол и выглянул в окно — далеко внизу скалился мощенный булыжником двор, и на него с крыши летели снопы искр, а потом пронеслось еще что-то, похожее на гигантскую огненную птицу, и он не сразу сообразил, что это рухнул с крыши кто-то из защитников замка.
