Этот мальчишка неисправим. Ему больше подходит роль шута, а не убийцы.
— Леклис, — окликнула меня Эйвилин.
Тщательно закрываю дверь на балкон и возаращаюсь к эльфийской парочке. Тут мало что изменилось. Илион так и не пришел в сознание и тихо стонал. Хорошо она его приложила…
— Ты в порядке? — спросил я, заметив, что и сама эльфийка выглядит не лучшим образом.
— Все хорошо. — Она попыталась улыбнуться в ответ, но получилось это у нее плохо. — Просто устала.
— Постарайся забыть свои видения. Все будет в порядке.
— Хорошо, — неожиданно легко согласилась она.
* * *
Чьи-то сильные руки поднимают его и несут к выходу. Яркий солнечный свет режет глаза даже через опущенные веки. Хилое тело мальчика охватывает дрожь — это жизнь вливается в ослабшие мышцы, возрождая их. На лице отражается боль, он зажмуривает глаза и крепко сжимает зубы. Он не будет кричать и плакать. Внезапно боль проходит, лишь в ногах остается странное покалывание. Его сморил сон, ему казалось, что его куда-то везут. Голоса… Они кружились вокруг него. Убаюкивали и успокаивали. Холодная рука прижимается к его лбу:
— У мальчишки признаки сильнейшего дара. Где вы его нашли, Мастер?
— В рабском бараке какого-то дрянного младшего дома в городишке на южной границе. Он так ослаб от голода и побоев, что не мог ходить.
— От мальчишки за милю разит даром! Я никогда не видел ничего подобного! Неужели маги ничего не почувствовали?
— Хорошо, если так.
— Вы думаете — они знали?
— Более чем уверен. Эти заносчивые мерзавцы готовы пылинки сдувать с любого, даже самого слабого, носителя стихийного дара, но они и пальцем не пошевелят ради кого-то из наших.
— Мерзавцы! Почему мы должны с этим мириться?
— Слепому от рождения не объяснишь, что значит видеть.
— Зачем нам помогать этому тупому скоту, способному идти лишь туда, куда прикажут хозяева? Наше правление могло бы изменить этот мир к лучшему.
— Возможно, но только это будет уже другой мир.
— Они — проклятье нашего мира.
— Или основа… Оставим этот бессмысленный спор. Кажется, наш юный гость уже проснулся. Как тебя зовут, мальчик?
— Ворон, — прошептал маг, открывая глаза.
Своего настоящего имени он никогда не знал. Давно, очень давно детское прозвище заменяло ему имя. Затем глухое и бездушное Великий Магистр заменило и его.
Сколько он себя помнил, с ним всегда обращались как с никчемной, ненужной вещью. Магистр Ордена жизни был первый, кто отнесся к нему не как к вещи. Может быть, это было лишь из-за сильного дара… Может быть… Но его не слишком заботил этот вопрос. Магистр стал для него богом. Не добрым и не злым: он был просто выше этих глупых детских понятий. Он был богом: порой великодушным, а порой и жестоким. Богом, который не умел только одного — ненавидеть. Потому и проиграл.
Он был не прав, говоря, что ненависть — это тупик.
Ненависть — это сила. Это пылающий пожар, наводящий ужас на врага. Безумный вулкан, управляемый железной волей. Ненависть испепеляет все вокруг и требует жертв. Нарушить этот закон невозможно. Костер не живет без дров, вулкан умирает без лавы. Пожар должен пылать — иначе он сожжет сосуд, который наполняет. И нет благодати в том, чтобы быть сожженным собственной ненавистью. Смысл — в умении управлять этим пожаром. Не дать ему погаснуть в неблагоприятных обстоятельствах и стремительно раздуть в нужный момент. Благословен и проклят тот, чья ненависть пылает неугасимым пламенем. Но трижды благословен и проклят тот, чья ненависть побеждает!
Магистр неспешным прогулочным шагом прошел на балкон, устремив свой взор на лежащий внизу город. Столица мира, двадцать лет не знавшего войн.
Все создано ненавистью. Его ненавистью! Она вела его все эти годы. Не позволяла забыть похожий город, охваченный пламенем… долину с колючим холодным ветром… припорошенный снегом холм… усталую, грустную улыбку на губах старого учителя… и кровь на белоснежном лезвии жертвенного ножа.
Час возмездия близок. ОНИ поплатятся. Старый мир будет разрушен. Но кто сказал, что новый мир будет хуже? Вот он, перед его глазами — мир, без ИХ интриг, игр и войн.
Металлические шаги заставили его обернуться. В покои вошел воин с мертвым, холодным взглядом. Бездушные — возрожденная легенда древних войн. Идеальные солдаты, живущие — если такое сравнение уместно для полумертвых — только боем. Во времена величия ордена их насчитывалось не более двух тысяч. В ТОЙ войне за каждого уничтоженного бездушного эльфы платили двумя десятками жизней. Впрочем, они могли себе позволить и более дорогой размен.
Создание бездушных — трудный процесс. Это не тупые зомби или плохо управляемые умертвия. Бездушные — это воины, готовые без страха, сомнений и колебаний исполнить любой приказ. Они не знают усталости, не чувствуют боли. Уже не живые, но еще и не мертвые. Не каждый маг Жизни способен на их сотворение.
— Совет собрался, господин, — равнодушно сообщил бездушный.
— Время пришло, — прошептал Магистр, закрывая глаза. — Новый мир без бессмысленных войн и смертей, зависти и злобы. Новый светлый мир… который, как всегда, придется строить на костях.
Будет ли когда-нибудь по-другому?
* * *
— Ты был прав, — недовольно призналась Весмина. — Нам не стоило брать с собой Эйвилин.
— Она увлеклась Леклисом?
— Да. Он напоминает мне тебя в юности.
— Эйвилин — будущая императрица, — напомнил Артис.
— А ты никогда не рассматривал другого варианта?
— Какого?
— Следующим императором мог бы стать ты.
— Меня лишили этого права.
— Империи нужен сильный правитель, иначе она обречена. Твой брат слаб, а его сын не способен править.
— Поэтому Эйвилин должна как можно скорее выйти замуж за одного из старших.
Что-то в голосе мужа заставило Весмину усомниться в искренности его слов:
— Не думаю, что ты желаешь для своей дочери такой судьбы.
— Разве не ты решила ускорить ее магическое обучение, потому что ей суждено стать соправительницей империи?
— Сядет она на трон или нет — магические знания пригодятся ей в любом случае. Но ответь самому себе: способна ли она править империей? Империей, которая в любой момент может погрузиться в пучину войны и хаоса.
— Я присягал брату на верность.
— Твой долг — служить империи и делать то, что лучше для нее. Все было бы по-иному, будь ты сейчас на троне.
Повисло неловкое молчание. Весмину начало злить равнодушное спокойствие мужа. Неужели он не понимает, что Эйвилин не сможет быть императрицей?
