Кругом было относительно тихо, только болотные пичуги перекликались в обычной утренней тональности, сопровождая нас своими разговорами до той кочки, где притаился Детонатор. Сделав Дуге знак сменить Славку на посту, я осмотрелся, привыкая к мельтешению растительности, режущему глаз. В мешанине оттенков зеленого, черного и коричневого легко проморгать противника, способного бесшумно подобраться на дистанцию удара ножом. Но только не теперь: за более чем два года знакомства с местными условиями я уже стал забывать что такое восточно-сибирская тайга или чахлые леса российской средней полосы. Сон, увиденный в пирамиде несколько дней назад, вызвал приступ дичайшей ностальгии и тоски. Больше всего на свете захотелось ощутить вкус свежевыпавшего снега на языке, вдохнуть хвойный аромат кедра, услышать, как токует глухарь или поют свои охотничьи песни волки…
Тихий плеск позади справа дал знать, что подошел Славка. Мы присели, и я шепотом поведал другу о неожиданно изменившихся планах. Глаза Детонатора озорно блеснули — я знал, что лично для него нет муки страшней, чем вот так, сутками, сидеть на одном месте. Нашу беседу прервал далекий одиночный взрыв и последовавшие за ним звуки стрельбы. Судя по направлению, это был тот район, куда ушел чилиец. Глянув на часы, я прикинул время: прошло полтора часа. Получалось, что Вебера засекли несколько позже, чем мы рассчитывали. Подав своим знак приготовиться к движению, я вслушался в звуки далекого боя. Вебер зацепил передовой наблюдательный пост, вроде того, что был слева от нас на холме. Пауза после пары коротких очередей говорила о том, что федералы были застигнуты врасплох. Видимо, угостив часовых гранатой, чилиец ворвался на их позицию следом и добил уцелевших. Само собой, все можно было сделать тихо, но цель связника диктовала иной подход — нашуметь, привлечь внимание.
Звуки перестрелки стали глуше, эхо сместилось на север, удаляясь в сторону пройденного нами неделю назад ущелья Теней. Немного оживились вояки, залегшие перед нами, видимо, их опрашивало начальство на предмет активности в наблюдаемых секторах. Что они могли увидеть? Пару неприметных кочек да километры трясины. Вот и все, о чем они, скорее всего, и доложили. Минут десять спустя зашуршал воздух, затем позади нас на болотах стали рваться мины. Судя по звуку, работал самый верхний регистр ротной мобильной артиллерии — американские легкие «эмки».
[92]
Но спустя мгновение звуки разрывов сместились почти на три километра. Со второй высотки заработало нечто более серьезное, но вот как они перли сюда тяжелые «тридцатки», ума не приложу.
[93]
Что творится сейчас в обрабатываемых тяжелыми «гостинцами» секторах, вполне можно себе представить: поставленные на задержку мины рвутся невысоко над землей, осыпая все в радиусе ста метров веером осколков. Мне приходилось видеть последствия подобных обстрелов, сельва после них выглядит так, словно кто-то прошелся по растительности гигантской косой-литовкой. Мы научили местных выкапывать в местах дислокации отрядов нечто вроде бомбоубежищ, напоминавших те, что использовали наши партизаны во время Великой Отечественной, а позже вьетнамцы. Но Веберу так не повезет, если только он заранее не отрыл нечто подобное. Скорее всего, сейчас чилийцу было кисло по-настоящему: семикилограммовая мина — не самый лучший спутник в дороге. Нам с бойцами ничего подобного не угрожало, поскольку мы сидели почти рядом с вражеским секретом, а тропа скоро станет оживленной, по ней охотники будут перебрасывать загонщиков для новой дичи, если ее не накрыло дождем сотен железных осколков. Вдали, почти на грани слышимости, раздалась еще пара взрывов, по тональности опознанных мною как разрывы ручных гранат. Снимаю шляпу перед нашим связником. Я уже понял, что удача наконец-то поворачивается к нам лицом. Шанс вырваться из окружения обрел реальные очертания, хотя изначально, как и любая отчаянная мера, казался голой авантюрой без единого шанса на успех.
Я еще раз оглядел свой маленький отряд. Ребята застыли в ожидании сигнала к быстрому броску на берег. Напряжение изматывает более всего в тот промежуток времени, когда лишь мгновение отделяет статику ожидания от скоротечного действия. Все происходит быстро именно потому, что за время, пока ждешь, варианты действий не одну сотню раз прокручиваются в голове, и когда приходит пора работать, делаешь все практически автоматически.
Тем временем на тропе появилась цепочка одетых в лохматый камуфляж разведчиков противника, мгновенно рассыпавшихся вкруговую. Машинально подмечаю: пять стрелков, два снайпера, один командир с короткоствольным «кольт-коммандо». Как всегда, командира у регуляров отличает экипировка и вооружение. Нам втроем не составит большого труда разделаться с разведгруппой противника и даже успеть погасить наблюдателей на противоположной стороне тропы. Но мы сидим и ждем, пока, покрутив стволами и отправив связного назад, вражеская дозорная группа не уйдет вперед, в обход болота, к месту прорыва. Вот, спустя пару минут, гонец вернулся, что-то сказал командиру, занял место в цепочке, и разведчики ушли по тропе. Следом закопошились наши визави из секрета на холме, я дал своим сигнал приготовиться. Минометы исправно продолжали молотить по площадям, перепахивая сельву, словно бригада из десятка комбайнов. Серии разрывов докатывались до нас, скрадывая часть звуков леса, многие птицы и звери вообще замолкли, но были и такие, кто вопил пуще обычного.
Как только пулеметчик отполз назад, а его коллеги осторожно откатились следом, мы в три прыжка один за другим преодолели тропу, перекатом уйдя в заросли воздушных корней у подножья холма. Все это заняло ровно пять ударов сердца, заросли не издали ни единого шороха, лишь пара клочков болотной тины повисла, застряв в рыжих лохмах корней. Бросок мы подгадали ровно под новую серию разрывов, поэтому противник, занятый пересменкой, продолжал возиться на холме, «зевнув» сектор. Да оно и понятно: солдатам надоело кормить мошкару, без толку пялясь в унылую болотную даль. Воодушевленные хорошими новостями с того берега трясины, они уже предвкушали возвращение в казармы и связанные с этим мелкие солдатские радости.
