— Я слышала, что Михайлова снимают, — пропела Вика из-за
двери гардероба стиля деко. — Говорят, сразу после праздников…
«Михайлова? Да ведь это Ладкин любовник! — пронеслось у него
в голове. — Неужели и его достали? — запаниковал он. — Да или нет? Они или не
они?»
— А… почему? — просипел он.
— Кто его знает, — беззаботно ответила Вика. — Но как только
снимут, я его шлюху в один момент под увольнение подведу. Надоела она мне, как
прыщ на заднице.
— Да-да, — сказал Андрей, теперь уже уверенный, что это
Викин папанька организовал: для дочки отставку незадачливого замминистра.
И ужас, вполне оформившийся и вполне реальный, заставил его
встать, аккуратно оправить за собой французское покрывало ручной работы и,
сохраняя видимость достоинства, выйти в туалет, где можно было посидеть в
безопасности, закрывшись на защелку.
Сразу после Нового года Филипп все-таки улетел.
— Дела, — коротко сказал он Александре, и больше никаких
объяснений. У них все было чудесно в постели, но в обычной жизни они
по-прежнему почти не общались. Только теперь это сильно ее тревожило.
Что никакой он не журналист, она догадалась давно, но просто
не-разрешала себе об этом думать.
То, что он писал, никак не походило на обычные журналистские
заметки. То, что он читал, никак не походило на знакомство с жизнью страны, о
которой он вроде бы собирался писать. В компьютере у него стоял пароль, дискеты
он всегда носил с собой, как будто боялся, что Александра будет за ним
шпионить. Он отправлял куда-то десятки факсов, иногда даже на японском языке.
Или это был китайский?
Но сам факт, что в его лэп-топе стоит еще и японская версия
«Windows», поверг ее в состояние, близкое к панике.
Может, он шпион? Обычный шпион, или, как их называют в кино,
резидент. Его схватят, посадят в тюрьму, и Александру вместе с ним. За
пособничество.
Он часто повторял, что он не слишком удачливый журналист и
заработки у него невелики. Александра поначалу безоговорочно ему верила. Но
деньги он тратил не как человек, ограниченный в средствах. Он никогда не
помнил, сколько заплатил в магазине, на сколько в очередной раз подорожал бензин
и сколько он оставил «на хозяйство».
Каждое утро он клал на пианино деньги — не бог весть что, но
на шампунь, колготки и проездной хватало. А мобильный телефон, круглосуточно
доступный, а «девятка»? Какой бы старой она ни была, наверное, все же не даром
ему досталась…
Его джинсы и куртки стоили бы в Москве целого состояния, в
этом отношении Александру просветила Лада. Она зашла к ней как-то в отсутствие
Филиппа и, конечно, первым делом залезла в гардероб..
После этого, загружая в стиральную машину его льняные
рубашки со скромной надписью «Хэрродз» на изнанке воротничков, Александра робко
выразила удивление, что у него такая дорогая одежда. Он ответил, что в Москве
это действительно очень дорого, а в Париже все почти даром.
Она старалась не особенно задумываться над этим — ей сразу
становилось страшно, да к тому же она не могла взвалить на себя еще и эту
проблему. Сил не было.
После того как их обстреляли на Ванькиной даче, наступило
затишье. Ее фильм, отданный Свете Морозовой, куда-то канул, а телефон,
оставленный Светой, не отвечал. Это очень пугало Александру. К тому же она не
могла поговорить с девчонками, потому что конспирация по-прежнему соблюдалась
строго, хотя Александра уже не, понимала, нужно ее соблюдать или нет. Ведь
ничего же не происходит!
Проводив Филиппа — до дверей, а не в аэропорт, — она решила,
что следует разобрать шкафы. Она всегда разбирала шкафы, когда была не в своей
тарелке. Она ненавидела эту работу и начинала злиться, едва только подумав, что
надо бы это сделать. А злясь, Александра забывала обо всем остальном.
Она решительно подошла к зеркалу, повязала голову
легкомысленным шарфиком — якобы для того, чтобы защититься от пыли, которой не
существовало в шкафах у Александры Потаповой, а на самом деле, чтобы потянуть
время, — и приступила к уборке.
Едва только она открыла дверь встроенного стенного шкафа в
коридоре, как в нос ей пахнуло горьким и тонким ароматом французской туалетной
воды. Пахло Филиппом, и это было нечто новое в ее жизни. Содержимое шкафа тоже
принципиально изменилось. Ровными рядами, как в магазине, лежали аккуратно
сложенные мужские свитера. На вешалках висели куртки — справа две куртки,
принадлежавшие Александре, кожаная и дубленка, а слева штук пять, принадлежавших
Филиппу, не считая той, в которой он улетел.
«Зачем ему так много?» — окинув неподготовленным взором кучу
барахла, удивилась Александра.
Этот человек стал занимать слишком много места не только в
ее шкафах, но и в ее жизни. Так много, что пришлось даже разбирать шкаф —
крайняя мера! — чтобы не тосковать и не думать о том, кто же он на самом деле —
неужели шпион или бандит?
В его вещах был идеальный порядок. Не было никакой
необходимости перекладывать его вещи с места на место, но Александре хотелось
подержать их в руках, и она вытащила со средней полки всю стопку — надо же под
ней протереть и обновить средство от моли!
Как будто погладила Филиппа. На ладони остался едва уловимый
приятный запах.
Александра осторожно сгрузила стопку на диван и вернулась в
коридор.
В образовавшемся пустом пространстве она заметила какой-то
смятый полиэтиленовый пакет. Странно, откуда он там взялся? Пакеты лежали
отдельно и совсем в другом месте. Александра достала его — он оказался довольно
тяжелым и заглянула внутрь.
И ничего не поняла.
Внутри лежал какой-то заплесневелый высохший ком. Похоже,
когда-то это был хлеб, полбуханки черного и батон, и перегнутая пополам
прозрачная файловая папка вся в серых и черных точках плесени.
Александра потянула ее за уголок. В ней оказалась
видеокассета и черная компьютерная дискета без этикетки.
Вскрикнув, Александра уронила пакет на пол. Он сухо и твердо
стукнулся о паркет. В руках у нее осталась грязная файловая папка.
Сразу стало нечем дышать, потому что она уже поняла — это
именно та папка, которую они безуспешно пытались найти в раскуроченной Ваниной
машине…
Александра бросилась в комнату, нетерпеливо спихнула с
дивана кучу Филипповых свитеров и дрожащими руками вытряхнула содержимое папки.
Дискета была нема и черна — никаких надписей. На кассете —
профессиональной, не общеупотребительной — почерком Вешнепольского было
написано: «Алексею Глебову», — и больше ни слова.
