Глебов посмотрел на нее. Алые пятнышки пылали у нее на
щеках, и разлетавшиеся пряди подрагивали. Сейчас она была как-то особенно,
неправдоподобно хороша собой.
Пожалуй, Евгения Ивановича Грицука, который мечтал ее
заполучить, он, Глебов, вполне понимал.
– Столько лет я мечтала о его смерти, – сказала «ведьма»
задумчиво. – Столько лет я придумывала, как именно его убью. Потом я стала
мечтать о том, чтобы мой отец поскорее умер! И это было самое ужасное. Ничего
ужаснее со мной никогда не было. Нет, пожалуй, было. – Она кивнула сама себе,
словно позабыв о Глебове. – Конечно, было!
– Что… было?
– Был человек, которого я любила. – Она улыбнулась, и
ведьминский блеск пропал из глаз, они стали похожими на обычные человеческие
глаза. – Знаете, есть любовь, которая дается один раз. И все знают, что это
именно она. И я знала, что тот человек – моя любовь. Может быть, будут какие-то
другие, если вдруг что-то непоправимое случится с нами, но именно эта – самая
главная. Ничто и никогда ее не заменит.
– Вы фаталистка?
– Я просто точно знаю, что такое любовь, – ответила она
почти весело. – У меня она была. И в один прекрасный день я сказала любимому,
что ухожу и больше не приду никогда. Что я встретила другого, и тот, другой,
намного лучше его… Ну, и всякую такую чепуху. Я долго готовилась. Сочиняла
речь. Придумывала, как я встречу его с работы, – а нам всегда было так весело,
когда он приезжал домой! – как я накормлю его ужином и мы в последний раз
обнимемся, понимаете? Как перед смертью. Ну, собственно, это и была смерть,
потому что мы никогда больше не виделись. Я сказала ему, чтобы он больше не
показывался мне на глаза. Я специально придумала много такого, что сильно
оскорбило его. Я знала его, как себя, и это было легко. Он был сильным
человеком, но в тот момент я была сильнее, потому что знала, что именно делаю.
А он ничего не знал.
– И он вам… поверил? Несмотря на всю любовь?
– У него не было выбора. Говорю же, я все придумала! Все
рассчитала, я вообще очень расчетливая. Но до сих пор я не могу, не могу об
этом вспоминать!..
И тут она вдруг заплакала.
Должно быть, ведьмам не положено плакать, потому что когда
слезы хлынули у нее из глаз, она совсем не пыталась их остановить. Она просто
сидела, а слезы капали на стол, на ее сцепленные руки, на черный топаз. Когда
они попадали на топаз, тот сверкал еще сильнее.
Глебов под столом протянул ей салфетку. Она взяла и положила
ее перед собой. Теперь слезы капали на салфетку, часто, как дождь.
– Я не плакала много лет, – сказала она. – Не помню, когда
плакала в последний раз. Мне было нельзя.
– Сейчас тоже нельзя. Если не хотите угодить в завтрашнюю
«Светскую хронику»!..
Она не обратила на его слова никакого внимания.
– Я все рассчитала, – продолжала она, а слезы все лились. –
И все у меня получилось. Я ушла от него и погубила всего две жизни, свою и его.
Если бы я осталась с ним, я погубила бы всю семью. И отца, и маму, и брата,
который тогда работал в папином министерстве, и у него дочка только родилась!..
Глебов помолчал.
– И что дальше?
Она пожала плечами.
– Ничего. Это конец истории. Я больше никогда не видела
человека, которого предала. Зато вышла замуж за Евгения Ивановича. И стала
придумывать, как мне его убить. И ничего не придумала. Тогда я стала мечтать,
чтобы папа умер. Вы знаете, я так его люблю, своего папу! Он такой
замечательный отец, лучше всех! Он всегда много работал, болел, но книжки нам с
братом читал. Одну я помню особенно хорошо, про Ганса-чурбана. Он читал разными
голосами, за короля и за Ганса, и это было лучше, чем спектакли по радио! Он
нам елку всегда привозил, даже когда в Москве их было не достать, и мы под
елкой всегда находили подарки. Он любил меня немножко больше, чем Димку, моего
брата, и все об этом знали, и Димка тоже, и мы даже над ним посмеивались, когда
выросли! И вот я стала мечтать, чтобы он умер, мой папа!.. Вы представляете
себе, что это такое?
– Нет, – сказал Глебов, – не представляю.
– Я мечтала, что он умрет, я над ним поплачу и стану
свободной, понимаете?! Совершенно свободной! Что я снова стану собой, как
когда-то! Слава богу, он не умер! Мой муж, мерзавец, умер раньше.
– Но ведь он на самом деле спас вашего отца от тюрьмы,
правильно я понял? Если вы все проверяли, или ваши юристы проверяли, значит,
это так. Тогда, выходит, он не до конца мерзавец?
Тут она засмеялась. Слезы исчезли как по мановению волшебной
палочки. Глебов посмотрел – нет и следа слез.
Вот что значит ведьма!
– О-о, – протянула она, глядя на Глебова. – Вот тут вы не
правы! Он был первостатейный, стопроцентный мерзавец! И я до смерти рада, что
он сгорит в аду! Что он уже горит в аду!
Она перегнулась через стол, и ее пальцы, вцепившиеся в
скатерть, показались ему когтями, как у кошки.
– Поехали, – приказала она Глебову. – Поехали, я вам
покажу!..
– Танюша-а! – прокричала домработница Ритуся. – Танюша, суп
стынет!
– А?!
– Бэ! Суп стынет, иди быстрей, говорю!
Таня вышла из своей комнаты и побрела в сторону столовой,
выходящей всеми окнами на террасу, где по летнему времени Ритуся всегда
накрывала ей обед.
– Вы чего орете как резаная?
– Я не ору! Я говорю, что суп на столе и сейчас остынет!
Садись и ешь.
Таня засунула руки в карманы джинсов, посмотрела на свои
босые ноги и пошевелила большими пальцами. Ярко-алый лак на них уже порядочно
облез.
– Ритуся, – начала она задушевно, – я вам тыщу раз говорила,
что в середине дня я есть не могу! Говорила или нет?
– Говорила, – согласилась приготовившаяся держать оборону
домработница.
То, что она собирается держать оборону, было видно по ее
спине, ибо лицом она к Тане так и не повернулась. Половником зачерпнула из
медной кастрюли щи, налила в мисочку и понесла на стол.
Таня все стояла и рассматривала свои голые ноги.
Надо бы педикюр сделать, только когда его делать?! И вообще
нужно экономить, потому что ее скоро уволят с работы, а педикюр – это недешево!
– А если я вам говорила, что днем не ем, почему вы мне суете
ваш дурацкий суп?
– Потому что надо есть первое, – ответствовала домработница
уверенно, словно разговаривая с воспитанницей детского сада и разъясняя ей
пользу манной каши. – Садись, садись, что ты стоишь!?
– Да не буду, я сказала!
– Щишки, как ты любишь, щавелевые, с укропчиком, с яичком,
глянь, я положила!.. Ну, чего не поесть-то?! Поедешь опять по ресторанам
шастать, чего ты там не видала, в ресторанах этих?
