— Но что я могу скрывать? — спросил я. Мне почти не пришлось разыгрывать опасение.
Викерс с неопределённым выражением пожал плечами.
— Ну… ну, например, то, что касается татуировки на вашем запястье.
Я почувствовал, что наступил самый опасный момент нашей беседы.
— Об этом… Об этом я не могу ничего рассказать.
Викерс сделал знак одному из своих соседей, и тот взял кочергу и положил её в огонь. Никто из немногочисленных посетителей пивной не обратил на это ни малейшего внимания.
— Посмотрим, — задумчиво пробормотал мой собеседник. — Когда она как следует нагреется, принесите её и приложите…
— Что? — воскликнул я, приготовившись вскочить.
— Если вы расскажете нам о значении татуировки, можно будет обойтись без этого, — ответил Викерс таким тоном, будто рассуждал о прелестях деревенской жизни. — Это избавит вас от страданий. Да и чем вас беспокоит эта забавная картинка на вашей коже?
— Ничем. Я всего лишь не смогу ничем быть вам полезен, — сказал я, стараясь, чтобы по моему голосу можно было угадать, что я знаю, в чём дело, но полон решимости уклониться от ответа. Я был уверен, что малейший признак слабости теперь восстановит Викерса против меня, и я провалю поручение, которое мне дал Майкрофт Холмс.
Сосед тем временем проверил кочергу. Она уже покраснела, но цвет всё ещё не был ярким, и он положил её обратно в огонь.
— Подумайте о том, что я мог бы сделать для вас. А взамен хочу всего-навсего узнать о значении этой… э-э… необычной татуировки. — Викерс с отсутствующим видом взглянул в окно. — Подумайте, ведь это такая малость.
— Возможно, — ответил я, проглотив вставший в горле комок. — Но я ничего не могу сказать. Делайте со мной что хотите — не могу.
Викерс вздохнул:
— Принесите кочергу.
Нет, это невозможно, подумал я, когда человек приблизился ко мне. Я знал, что эти люди опасны, но не предполагал, что они безумны. Я мог двинуться с места только к ним в руки, и мне ничего не оставалось, как поддерживать видимость самообладания.
— Я ничего не могу вам сказать, — повторил я, когда кочергу, а она теперь пылала жаром и показалась мне толстой, как краюха хлеба, поднесли настолько близко, что я почувствовал исходящий от неё жар.
— А что, если мы выжжем её? — предложил Викерс.
Я вспомнил о шраме, который видел на запястье Майкрофта Холмса. Он был настолько мал, что я не обратил на него внимания, зато теперь понял, что это след давнего ожога. Боже мой, неужели он тоже прошёл через это?
— Тем не менее мне нечего сказать вам, — повторил я, и, к моему собственному удивлению, мой голос не дрожал.
Раскалённый металл был уже настолько близок ко мне, что бахрома на моих обтрёпанных манжетах начала обугливаться. Викерс продолжал пожирать меня взглядом.
— Ну?
— Мне нечего сказать, — ответил я в очередной раз.
— Даже о Долине Царей? — спросил он и знаком велел своему человеку отступить на шаг. — Пока я ещё хочу помочь вам.
Я был поражён тем, что он внезапно изменил манеру поведения и повторил своё предложение, но я нисколько не поколебался в размышлении насчёт его злодейских намерений в отношении персоны Августа Джеффриса. Поэтому я перешёл в наступление.
— О чём вы говорите? Только что вы собирались изувечить меня, а теперь пытаетесь вести себя так, словно не задавали только что, так сказать, вопросов и не пытались заключить некую сделку. Вы не филантроп, за которого я принял вас сначала. Какой выгоды вы ищете для себя? — Я нашёл убедительный тон — одновременно презрительный и просительный — и понял, что часы, проведённые в обществе Эдмунда Саттона, не прошли впустую.
— О, у меня несколько вопросов, и вы должны были ответить на самые важные, — сказал Викерс. Его голос был холоден и пронизывал, как жалость палача. — Не волнуйтесь, я получил нужный ответ. — Он повернулся на пятках и, не оглядываясь, вышел за дверь.
Девонширец смерил меня взглядом.
— А теперь, если не возражаете, давайте перейдём к завещанию вашего отца.
Я попытался грубо, но нерешительно протестовать, но в конце концов сел и позволил им снова вытянуть из меня всю историю. Всё это время я ломал голову над причиной, так резко изменившей отношение Викерса ко мне. Должно быть, думал я, нужным ответом явилось именно то, что я наотрез отказался раскрыть значение этой татуировки. Но что этот отказ значил для него?
Из дневника Филипа Тьерса
Г. приступил к своей миссии. М. X. сказал мне, что опасается, правильно ли он сделал, выбрав его, так как нам неизвестно очень многое, а Г. ещё совсем неопытен. Однако Г. уже увяз в интриге, и высвободить его из неё будет очень трудно, если у нас вообще есть такая возможность. Поэтому очень многое зависит от самого Г.
От невесты Г. пришло письмо: она пригласила его к обеду завтра вечером. М. X. отправил ей ответ, в котором сообщил, что с Г. некоторое время не удастся связаться, так как он выполняет важное правительственное поручение.
М. X. был весьма рассержен, когда прочёл в «Таймс», что снова ходят слухи об очередном скандале в военно-морском ведомстве. Автор статьи утверждал, что прилагаются усилия к тому, чтобы скрыть от общества любые сведения о неприятном происшествии, так как очередной удар может полностью лишить правительство доверия. В эти сложные времена малейшая ошибка руководства может нанести правительству определённый ущерб.
Посыльный из больницы сообщил мне, что состояние матери остаётся неизменным. Мне стало гораздо легче, оттого что М. X. взял на себя оплату её содержания, и теперь я точно знаю, что она до конца жизни окружена заботой и будет пользоваться всеми достижениями медицинской науки. Если бы мне пришлось платить самому, она, конечно, не смогла бы получить такого квалифицированного ухода, как теперь.
ГЛАВА 4
Когда на следующее утро я покидал «Бильбоке», моя голова раскалывалась от джина и бессонной ночи именно так, как и полагалось по моей роли. Всё тело чесалось от укусов паразитов, которыми кишела гостиница. Чтобы отвлечься от раздражающего зуда, я припоминал детали моего разговора с партнёрами мистера Викерса. Их очень заинтересовала семья, о которой я подробно рассказал, и история смерти моего фиктивного отца. Дойдя до судебной палаты, я понял, что человечек с клювообразным носом всё время движется в том же темпе, что и я, держась примерно в двадцати футах позади. Так что мистер Холмс оказался совершенно прав, говоря, что за мной обязательно будут следить. Я постарался сделать вид, что не замечаю непрошеного спутника, и пошёл своей дорогой.
У судебной палаты я принялся останавливать всех облачённых в мантии, чтобы ни у кого не осталось и тени сомнения в том, что я ищу юриста, который согласился бы заняться моим делом. Никто из встречных не дал мне доброжелательного ответа, что, впрочем, совпадало с моими намерениями. Поэтому я продолжал свои попытки, обращаясь к каждому следующему стряпчему всё более неприветливо. Наконец я заметил, что ко мне направляется Пайерсон Джеймс, которого мистер Холмс должен был прислать на встречу со мной. В руках он судорожно сжимал большой кожаный портфель, а одет был соответственно своему сословию. Адвокатское платье было весьма поношенным, уверен, что оно попало к нему из того же гардероба, что и моё ко мне, то есть из гардероба Эдмунда Саттона. Он чуть не столкнулся со мной и принялся извиняться.
