Аэродинамические качества суккуба и Энгуса, вероятно, были чуть ниже. По крайней мере, полет их прошел несколько скромнее. Блоод, поскуливая, лежала на спине парня. Из ее рта толчками выкатывались розовые пузыри. Спина Энгуса была уже порядком разукрашена. Парень лежал неподвижно, сначала показалось, что он без чувств. Нет, заскреб, смял побитыми пальцами стебли лебеды.
Катрин стянула подругу со спины друга, вытерла грязной косынкой рот суккуба. Поправляя на полуослепших глазах подруги защитную повязку, прохрипела:
– Энгус, ты в принципе цел?
Парень сел и принялся протирать глаза. Потом нашарил торчащий за поясом топор.
– Ты цел, спрашиваю?
Энгус посмотрел на девушку и выдал какой-то писклявый звук. Показал на рот.
Язык прикусил, что ли?
– Если можешь двигаться, пошли, – Катрин поставила на ноги Блоод. К счастью, суккуб уже могла самостоятельно удерживать вертикальное положение.
Остатки разгромленного отряда поплелись вниз.
…Даллап стоял на коленях прямо в реке. Его продолжало с жуткой регулярностью выворачивать. Хриплые скрежещущие звуки далеко разносились над неторопливо движущейся водой. Вокруг мужа хлопотала бледная как мел Ингерн.
– Да, что же с ним такое?! – Ингерн с ужасом посмотрела на растрепанную вонючую троицу. – Что с вами со всеми такое?!
Транспортировка грузного Даллапа на другой берег вконец обессилила всех. Ветеран ни на что не реагировал, продолжая попытки выплюнуть свой желудок. Остальные попадали на берегу…
…Катрин оторвала щеку от уютной теплой гальки. Блоод и Энгус лежали пластом. Ингерн всхлипывала возле мужа. Даллап издавать пугающе квакающие звуки наконец прекратил, но и глаза открывать не спешил.
Катрин на подгибающихся ногах вошла в реку, плюхнулась в воду пластом. Кольчуга тянула ко дну, речная чистота омывала спину, но леди-землевладелица не обольщалась – отмыться удастся не скоро…
Результаты разведрейда в замок были неутешительны. Что, собственно, произошло, так никто и не понял. Кроме синяков и ссадин обнаружились более серьезные последствия. Даллап лишился всего своего оружия, кроме меча. Суккуб потеряла стилет. Но это было не главное. Мужчины онемели. Оба не могли издать ничего, кроме жалобного щенячьего скулежа. У Катрин и у самой язык ворочался как свинцовый, но это можно было списать на последствия рвоты и мощного лобового столкновения с неуступчивыми воротами.
Ничего страшного. Катрин была настроена самокритично. Главное, все в своем уме и соображают. А сказать что-то умное все равно никто не в состоянии. Лучше уж помолчать. Бездоказательные домыслы о «зачарованном пороге и ямах с колдовской горячкой» способна в избытке излагать и одна Ингерн. Возможно, что-нибудь полезное могла предложить Блоод, но ланон-ши все еще пребывала в шоке. М-да, для некоторых первая рвота сравнима с дефлорацией.
Личный состав собрался у костра. Все, кроме Ингерн, сидели полуголые, но сейчас даже на соблазнительные бедра суккуба никто не реагировал. На том берегу жизнерадостно зеленел холм, насмешливо щурились узкие бойницы замковых башен. Катрин прервала трагическое, частично вынужденное молчание:
– Пожалуй, я схожу еще разок.
– Как? Сейчас? – пролепетала Ингерн.
– Да какой смысл ждать? Уж лучше до обеда пойду, – сухо пояснила Катрин.
Зашевелились остальные. Даллап убедительно махал в сторону леса, намекая на тактическую паузу, разумную перегруппировку сил, а возможно, и на отход в более гостеприимные места. Энгус показывал на костер и на небо, надо думать, предлагал подождать вечера.
– Я с тобой, – пискнула Блоод.
– Я тоже, – мужественно выдавила из себя Ингерн и в ужасе зажмурилась. Муж тут же ухватил ее за руку и ожесточенно зажестикулировал.
– Собственно, поблевать я могу и в одиночестве, – сказала Катрин. – По крайней мере, стесняться не буду. А вы лучше стиркой займитесь. Вернусь, придется нам в листья заворачиваться…
Глава 3
Ровное дно начало повышаться, и Катрин остановилась, дабы в последний раз прополоскать рот. Вкус дурно воспитанной кошачьей стаи на языке держался крепко. Главное, чтобы не пришлось его освежить. В воде мелькнула вытянутая темная тень, должно быть, небольшой «клыкастый»
[4]
. И что на мелководье потерял? Катрин покачала головой. Вот так и проходит жизнь. Никакого культурно-спортивного досуга. Сверточек с блеснами и крючками так в мешке и валяется.
Подошвы заскрипели по гальке. Шпионка обернулась. На том берегу торчали три фигуры. Болельщики. Обиды на то, что никто не навязался в спутники, Катрин не чувствовала. Сама так хотела. Некоторые проблемы лучше решать в одиночку.
Тропинка, теперь довольно заметная, вела вверх. Знакомая тропа, чего уж говорить. Еще пару раз туда-сюда прогуляться, и склон приобретет вполне обжитой вид. В отличие от замка. Нет, особого страха несостоявшаяся землевладелица не чувствовала. В конце концов, от дурной рвоты никто не умер, глаза не повыскакивали, да и легкие никто не выхаркал. Значит, не иприт, и не зарин
[5]
. Уже легче. А что касается немоты… некоторым только на пользу пойдет. Будем наконец язык за зубами держать.
Шутки шутками, а на полпути к воротам Катрин повязала нижнюю часть лица косынкой. Ткань еще была влажной, но все равно попахивала. Не отстиралась. А милая вещица была густо-синяя, как небо сегодняшнее. В Тинтадже пришлось «корону» и два «щитка» выложить. Тьфу, одно разорение и расстройство.
По кустам прыгали мелкие птахи, похожие на воробьев, чирикали-насмешничали. Катрин подобрала с тропинки стилет. Зачем Блоод вообще острую сталь таскает? Ланон-ши сама по себе оружие куда как изящное и совершенное. Правда, не здесь.
Вот и настил моста. Катрин осторожно положила стилет на растрескавшиеся от времени бревна и подошла к воротам. Здесь валялся щит Даллапа. Да, славная попытка штурма получилась – оружия оставили больше, чем унесли обратно.
Катрин заглянула во двор. Ничего не изменилось: все так же грело старые камни солнце и перекликались птицы меж зубцов донжона. Только теперь двор украшало добротное копье ветерана королевских походов, да на камнях в изобилии подсыхали остатки полупереваренного завтрака агрессоров.
Шпионка поморщилась. Одолевали нехорошие предчувствия. Посмотрела назад – внизу, на том берегу торчали едва различимые фигурки. Кажется, четверо, надо думать, и Даллап очухался, на ноги встал.
Ну, чего тянуть?
Катрин поправила «респиратор» и бочком скользнула внутрь.
Она уже прошла лужи и копье, когда накатило. Сначала заслезились глаза. Катрин упорно шагала вперед. Первый приступ тошноты удалось преодолеть на удивление легко. Пустой желудок позывы игнорировал. Потом стало хуже. Пришлось приподнять косынку и сплевывать под ноги густую горечь. Стало совсем худо. Так худо, что Катрин почти не обращала внимания на накатывающие одна за другой волны страха. Страх был такой же дурной и необъяснимый, как и тошнота. В ушах звенело, в голову рвался чей-то угрожающий невнятный голос. Кто-то рычал, скулил, фыркал. Но все это терялось в сравнении с дергающимся у горла клубком желчи. Желудок вновь выворачивался, раздирался на лоскуты. Катрин отдаленно слышала собственные кашляющие звуки. «Кашлять» было нечем, горечь желчи мешалась с солью. По щекам сплошным потоком текли слезы.
