– А то ты замерзнуть боялась, – фыркнула Катрин.
Вода чуть светилась изнутри. Где-то безумно далеко на горизонте еще розовело воспоминание об утонувшем солнце. Теплая вода обнимала обнаженные тела подруг. Хотелось отдаться соленой ласке, лечь в гостеприимные объятия. Катрин так и сделала. Пример оказался заразительным, и скоро осмелевшая Блоод покачивалась на вкрадчивых волнах рядом. В лицо светили яркие искры густых созвездий. Возможно, там, наверху, были зашифрованы координаты этого просторного мира. Только разгадывать астрономические загадки сейчас совершенно не хотелось.
– Я не тону. Совсем, – глубокомысленно прошептала Блоод.
– Если не захочешь, не утонешь. Мы, мыслящие, такой товар, что хрен нас и насильно утопишь.
– Ланон-ши никогда не плавали. Спасибо. Честно, на хрен.
Улыбаясь, Катрин чуть не глотнула воды. Пришлось встать на ноги и обнять Блоод. Подруга не возражала. Губы у нее были такие же мягко-прохладные как волны. Катрин долго представляла, что целуется с морем. Голова кружилась, волны убаюкивающе ласкали кожу. Потом оказалось, что в объятиях все-таки скользкая Блоод, и одними поцелуями она ограничиваться не собирается.
…Баловались у самой кромки воды. Бухта была не такой уж большой, и, возможно, мужчинам пришлось стать невольными свидетелями кое-каких нескромных действий. Это было, конечно, бессердечно по отношению к представителям сильного пола…
– Мы увлеклись, – прошептала Блоод.
– Думаешь? – Катрин глянула на обрыв. – Обвала вроде не было?
– Мальчик. И Энгус.
– Блоод, ты становишься истинной леди. Я имею в виду в общепринятом человеческом понимании сего странного титула. В тебе просыпается чувство ответственности. Это хорошо, хотя и несколько удивительно. Мальчик как-нибудь переживет. И Энгус тоже. Если в нем только с опозданием не обострилась ревность.
– Не ревность. Он хороший.
– Не сомневаюсь, – Катрин с удивлением посмотрела на подругу. – Что ты мне хочешь сказать?
– Если ты уйдешь, – суккуб с трудом выговорила, – я могу выйти замуж?
– Тьфу, – Катрин запустила пальцы во влажные кудри подруги, – уйду или нет, я буду счастлива, если у вас будет все хорошо. Уверена, что тебе это отлично известно.
– Да, – суккуб сжала руку подруги. – У нас может быть? Все хорошо?
– Бло, не будь дурой. Ты меня ужасаешь. Ты старше меня черт знает на сколько и прекрасно знаешь, что все зависит только от вас.
– Я не знаю. Про себя. Много лет ланон-ши не связывали себя. С одним мужчиной. Энгусу будет трудно. Я должна питаться. Я не могу. Без удовольствия пищи. Мужчина не может терпеть. Такое.
– Вон он, сидит там, терпит и не пытается огреть меня по голове топором. Ты же его не обманывала. Он знает все, и если выбрал тебя, то трезвый и зрячий.
– Что будет со мной, Кэт? – Желтые глаза Блоод влажно блестели. А может быть, в них играл лунный зеленый янтарь волн.
– Знаю, что будет, – Катрин крепче прижала к себе подругу. – Вы вернетесь в «Две лапы». Будете следить, чтобы Даллап и Ингерн не переругались, споря, во что превратить замок: в большой курятник или огромный пивной завод. Энгус станет толковым управителем Медвежьей долины, а ты родишь ему детей. Тебе виднее, какими они получатся, но населению нашей земли свежая кровь пойдет на пользу. С пищей и развлечениями тебе, моя дорогая, придется нелегко, но вместе вы справитесь.
– Я верю. – Блоод вглядывалась в зеленые глаза подруги, как будто там сосредоточилась вся мудрость вселенной. – Буду верить. Всю жизнь Энгуса. И всю жизнь наших детей. И всю жизнь. Детей наших детей. «Две лапы» всегда будут верить. Ждать тебя, подруга.
Все сказанное подозрительно походило на клятву.
– Хрен знает что такое, Бло, – смущенно сказала Катрин. – Не нужно мне так уж верить. Я же не пифия какая-нибудь. Я вовсе не предсказываю. Просто говорю то, что думаю. А получится то, что вы сами захотите. Слушай, может, нам не спать больше вместе?
– Не спать? Я могу ловить сусликов. И этих… – Блоод изобразила коготками, – тушканчиков. Еда. А спать? Мул и сельские самцы? Вместо леди с зелеными глазами? Энгус будет разочарован.
– Тьфу, психиатр вас разберет…
– Не ругайся. – Блоод приложила палец к губам подруги.
– Не буду, сами все осмыслите, – пробурчала Катрин и нежно погладила перечеркнутую десятком браслетов желтокожую руку. – Тебе интересна человеческая жизнь, Бло. Скоро будешь и перед купанием душиться и натягивать чулки.
– Да. Только чулок одна пара. Жалко. Энгусу нравится. Всем нравится.
– Доберемся до Глора, купишь еще. Деньги пока есть.
– Куплю. Кэт, ты дала. Уверенность. Могу ответить советом?
– Очень даже можешь. Я мудрые советы принимаю с готовностью. И с такой же готовностью их не выполняю.
– Совет умный. Охренительно.
Катрин улыбнулась. Блоод умела подчеркнуть важность излагаемого постулата.
– Выкладывай, моя убедительная.
– Не шутки. Послушай.
– Слушаю.
– Тебе нужны чулки, – серьезно сказала суккуб.
– Вообще-то у меня в мешке где-то валяются.
– Мало. Тебе нужны чулки. Сорок пар. Серебро. Духи. Платья. Рубашки. Новые сапоги. Туфли. Та краска для ногтей. Что ты рассказывала. Много. Нож, сталь – твое оружие. Грудь и зад – мое. Чулки усилят мое. И точно не ослабят твое. Ты будешь одна. Кто предупредит ночью? Кто присмотрит за спиной? В бою? Одной нужно много. Оружия. Чулки ночью. Не слабее ножа.
– Ты права. Мне, собственно, уже говорили об этом. Жаль, что у меня вечно не всегда хватает ума воспользоваться этим советом.
– Кто говорил? Флоранс?
– Да.
– Хорошо. Мне нравится. Хочу, чтобы и у тебя. Были дети.
– Ну да. Как ты себе это представляешь?
– Просто. Флоранс тебе скажет, – безапелляционно заявила суккуб.
– Ну, разве что, – грустно улыбнулась Катрин.
Сейчас до звезд над морем было куда ближе, чем до вишневых глаз.
– Не грусти. Чулки? – требовательно спросила Блоод.
– Непременно, – кивнула Катрин.
Узкие четырехпалые ладони крепко сжали ее щеки. Пришлось взглянуть прямо в змеиные зрачки.
– Ладно-ладно, я вооружусь до зубов, – сказала Катрин.
Теперь придется исполнять.
Удовлетворенная Блоод отпустила:
– Я рада. Тебе нужно спать. Идем…
Скользнув под плащ, Катрин видела, как суккуб нагнулась к Энгусу. Что-то сказала, поцеловала.
Потом она легла рядом с Катрин. Они обнялись, и Катрин с некоторым изумлением задумалась о том, как нелепо, но увлекательно предвкушение нормальной семейной жизни.
