– Кому тут еще ночью не спится? – настороженно
спросила она.
Никто не отозвался. Уденич вперевалку дошла до двери и
остановилась у поста охранника. Пусто. «Ну и дела… Куда ж наш цербер
подевался? – удивилась она. – Может, и он на улицу отправился?»
Женщина толкнула тяжелую дверь. На нее пахнуло ноябрьской
ночью – промозглой, сырой.
Сиделки не было видно. И охранника тоже. «А может, по
коридору вовсе и не сиделка ходила, а кто другой? – спросила сама себя
Ирина Федотовна. – Только кто другой будет ночью по больнице шастать?»
Она сделала по дорожке пару шагов и заметила тени за
кустами. Прищурившись, женщина подошла поближе… и тут в сердце ее кольнуло.
Раз, а затем другой. Уденич схватилась за грудь и начала заваливаться набок.
Тени то приближались, то отдалялись. Она закричала, но из горла вырвался только
слабый хрип. Ирина Федотовна упала на мокрую траву, закрыла глаза и вдруг
увидела, что за тень перед ней. «Это же Павлик! – поняла она. –
Павлик, Павлушечка!» Сын бежал по берегу моря и махал ей рукой. «Иду, милый,
иду!» – крикнула она и побежала за ним…
На следующее утро Даша еще издалека заметила высокую фигуру
за воротами. «Виконт!» – вспомнила она прозвище старика, удивительно идущее
ему. Оставалось только вспомнить его имя.
– Добрый день, – улыбнулась Даша, подходя к нему.
«Все-таки до чего же элегантный джентльмен! Один синий костюм чего стоит!»
– Приветствую вас, Дарья Андреевна, – поклонился
Виконт. – Но, боюсь, день сегодня не самый добрый.
– Что-то случилось? – насторожилась Даша.
– Увы. Ирина Федотовна скончалась.
– Ирина Федотовна? Уденич? Не может быть! – ахнула
Даша.
Старик покивал, сочувственно глядя на нее.
– Тело только что увезли, – сказал он. – Я не
смогу присутствовать на похоронах, к сожалению. Но хотя бы трауром обязан
почтить память Ирины Федотовны.
– Как же так… – проговорила Даша, – как же
так?..
Она хотела сказать, что этого не может быть – ведь только
вчера Уденич ругала своих детей, жаловалась на пансионат и на то, что ее хотят…
– Как она умерла? – быстро спросила Даша.
– От сердечного приступа, – вздохнул Виконт.
«Очень, очень вовремя умерла Ирина Федотовна от сердечного
приступа! Еще вчера ее дети посоветовали мне не лезть не в свое дело, а сегодня
– раз! – и проблемы уже нет», – передернуло Дашу, и она схватила
Прошу, покорно стоящего рядом, за холку. Пес недовольно заворчал, и она пришла
в себя. «Иван Сергеевич Яковлев», – неожиданно всплыло у нее в голове имя
Виконта.
– Иван Сергеевич, а как она умерла? – спросила Даша.
– Довольно странно, – задумчиво ответил
Яковлев. – Ирину Федотовну нашел охранник в двух шагах от выхода. Она
зачем-то пошла ночью одна на улицу, даже не одевшись. Зачем? Этого нам с вами,
Дарья Андреевна, уже не узнать.
Он вздохнул, поклонился Даше и побрел по дорожке – высокий,
похожий на грустного грача.
Иван Яковлев, много лет назад
Иван Сергеевич женился поздно: в тридцать два года.
Окружающие его люди искренне недоумевали, когда образовался столь необычный
союз: интеллектуал и умница Иван Сергеевич и коротышка Машенька, которую никто
и никогда не звал иначе, чем уменьшительным именем. Глупенькая она была.
Глупенькая и какая-то… недоразвитая.
Да, вот так прямо и грубо и говорил о ней Володька Берцов,
приятель Ивана Сергеевича, – бабник, красавец, любимец женщин. Правда,
следует признать, что Володька так относился к Машеньке только поначалу, в
первые год-два ее с Иваном семейной жизни. А потом как-то постепенно
выяснилось, что не такая уж Машенька и недоразвитая. И глупенькой, пожалуй, ее
тоже не назовешь. Все-таки, значит, знал Иван Сергеевич, что делал, когда взял
простушку Машеньку в жены, при том, что вокруг полно было своих институтских
красавиц, студенточек и аспиранточек. В общем, раздолье для молодого, красивого
преподавателя, подающего большие надежды.
А он выбрал Машеньку – глупышку с короткими белыми ручками и
бессмысленными глазками навыкате. Познакомились они, как это часто бывает, на
дне рождения у общей приятельницы, которая обожала собирать у себя знакомых из
самых разных кругов. Иван Сергеевич хорошо помнил, как там, на том дне
рождения, гости подшучивали над Машенькой, а та в ответ радостно-глуповато
улыбалась. Ни одной из шуток она не понимала, что еще больше веселило гостей,
из которых половина относилась к интеллектуальной элите – так они сами себя
называли. Иван Сергеевич, безусловно, принадлежал к данной половине, но он над
Машенькой не смеялся.
Они поженились через три месяца после встречи.
Иван Сергеевич знал, что он открыл свою жену. Да-да, сделал
самое настоящее открытие, какое можно сделать в физике или математике,
например. Он сразу, с первой встречи, знал, на что способна его жена, и
Машенька полностью оправдала его надежды.
Она была необыкновенно восприимчива. Все, о чем рассказывал
ей Иван Сергеевич, навсегда оседало в ее кудрявой головке. И не просто оседало,
а подкреплялось Машенькиными размышлениями, перемалывалось, перемешивалось и
выходило наружу в виде совершенно новых мыслей, которые порой удивляли и самого
Ивана Сергеевича.
– Золотце, ты у меня такая умница! – восхищался он
тогда. И совершенно искренне.
Машенька действительно была умницей, только умницей, глупой
от рождения. Как пустая шкатулка, которую можно наполнить в одну минуту, хотя
прежде нужен ключик, чтобы ее открыть. Встретив Ивана Сергеевича, она начала
умнеть на глазах, временами удивляя знакомых своими высказываниями и взглядами
на жизнь. А потом поумнела настолько, что перестала удивлять – поняла, что
ничего, кроме неприязни, у людей ее высказывания и взгляды не вызывают. Уж
родилась дурочкой – так будь добра и помереть ею. Не разочаровывай людей.
Большинство ее коллег искренне полагало, что Машенька –
хорошенькая глупышка, от которой и выдающихся достижений ждать не приходится,
но и пакостей она не подстроит. Характер у Машеньки был ровный, спокойный,
веселый, и как-то интуитивно все чувствовали, что Машенька – человек хороший,
добрый. Она такой и была.
Все это Иван Сергеевич понял, пообщавшись с Машенькой
двадцать минут на том самом дне рождения. И половину их совместной жизни он
радовался бескорыстной радостью ученого, глядя, как подтверждаются его
гипотезы.
А потом Машенька родила.
Произошло это совершенно неожиданно для них обоих – у
Машеньки были проблемы по женской части, как она деликатно это называла. И
вдруг – беременность! Хотя Иван Сергеевич никогда особенно не переживал из-за
отсутствия детей, да и Машенька не заглядывала с умилением в чужие коляски, оба
они обрадовались. «Поздний ребенок – избалуете», – уверенно заявляла
соседка, глядя, как Машенька пыхтит-переваливается со своим животом по
лестнице. «Дайте родить сначала, тетя Люба!» – смеялась в ответ Машенька.
