Эмма откашлялась.
– Он хорошо с тобой обращался?
– Я был его наследником.
Это ничего не прояснило, но теперь Джулиан отвернулся к окну, и она не стала добиваться ответа.
– Наверное, тебе было ужасно трудно, когда ты сюда приехал. Ведь ты знал только Индию.
– Трудно? – Похоже, это предположение заставило его задуматься. Он немного помолчал, потом, заговорил снова: – Пожалуй, да. Вновь учить английский было утомительно. Я смутно помню то время. Думаю, я был слишком сбит с толку, чтобы размышлять, нравится мне это или нет. А когда в голове прояснилось, было уже ни к чему задаваться этим вопросом. Дети прекрасно осваиваются и приспосабливаются. – Карета остановилась. – Мы приехали.
Джулиан взял Эмму за руку, чуть выше перчатки. Его манеры были небрежны, будто это не он только что рассказывал душераздирающую историю своего детства.
– Я сама, – сказала Эмма и потянулась к дверце.
– Подожди. – Он удержал ее. – Ты сказала, что готова на это. Если передумала, то закончим нашу затею здесь. Иначе, если, оказавшись внутри, ты превратишься в чувствительную барышню, это сослужит нам плохую службу.
Эмма какое-то мгновение смотрела на его руку. Длинные изящные пальцы. С такими руками ему надо было стать художником.
Должно быть, это какая-то уловка, с внезапным отчаянием подумала Эмма. Любовницу такая история растрогала бы. Но в какой-то момент все начинают чувствовать одинаково. И зарождающиеся эмоции, волнение в крови, искушение сказать слова, которых лучше не говорить, все это притупляется, превращается в ничто. Любовнику даже на руку отсутствие у подруги душевных порывов. Он не ставит цель узнать ее душу. Его интересуют лишь удовольствия, которые могут доставить ее тело. Так в чем же уловка?
Эмма взяла Джулиана за руку. Как взяла бы за руку любого другого мужчину. И рука любого другого напряглась бы также, вливая тепло, которое, казалось, скользило вниз живота, омывало спину и колени. Пройдет немного времени, и новизна ощущений исчезнет.
– Нет, – сказала она, – я не буду кисейной барышней.
Джулиан назвал у двери свое имя, и их впустили без всяких церемоний. В холле было тихо.
– Никакой музыки? – спросила Эмма.
– Нет, – ответил Джулиан. – Еще один пролет.
Поднявшись по лестнице, они наткнулись на женщину, взгромоздившуюся на стол. Ее нагота была прикрыта лишь виноградными лозами. Поглядывая на лицо Джулиана, Эмма старалась подражать ему. Он выглядел в высшей степени бесстрастным, так что она тоже постаралась изобразить равнодушие. Молодой человек, сидевший на диване возле стола, лениво отщипывал с лозы виноградины и разговаривал с красивой блондинкой в атласном платье фиолетового цвета с глубоким вырезом. Раскусив очередную виноградину, он запустил руку в корсаж блондинки и, подняв ее грудь, провел надкушенной ягодой по соску.
– Тебе надо было напудриться, – негромко сказал Джулиан. – Твой румянец привлечет внимание.
– Если меня назовут самозванкой только потому, что я краснею…
– Нет, я имел в виду, что это возбудит интерес, который нам вовсе ни к чему.
– Тогда я буду смотреть в пол.
– Да, так лучше.
Однако сдержанность давалась Эмме непросто. Они шли через гостиную, где на буфете были выставлены вина и кушанья. Гости то подходили к карточным столам, то опускались на шелковые подушки. Обстановка была непринужденной. Несколько мужчин кивнули Джулиану, с любопытством поглядывая на скрытую вуалью Эмму.
– Здесь нет никаких слуг?
– Нет, – ответил Джулиан. – Если не считать охраны.
Когда они выходили из комнаты, Эмма оглянулась и увидела то, чего не заметила раньше: два скромно одетых молодых человека сидели у двери. У каждого из них был пистолет.
– Зачем ему нужна охрана?
– Здесь однажды произошло убийство. Это привлекло внимание. Колтхерст этого не любит.
Они свернули в длинный коридор. Светильники на стенах были украшены настоящим тростником в затейливых металлических скобках, похожих на извивающиеся черные языки, внизу стояли медные урны. Факелы вспыхивали, делая коридор подобием ада. В воздухе витал специфический запах, порочный, сладкий, вызывающий головокружение.
– Интересная картина, – сказала Эмма.
– Не стоит злоупотреблять этим словом.
Они шли по ковровой дорожке мимо массивных дубовых дверей, из-за которых доносились разнообразные звуки: стоны, смех, бренчание фортепьяно… вопль боли? Эмма не могла разобрать. Вслед за приглушенным стоном раздался пронзительный крик. Она быстро взглянула на Джулиана. Его рука напряглась, на скулах заходили желваки.
– Моруик сказал, что видел картину в кабинете, – едва слышно проговорил он. – Нам сюда.
– Тебе здесь явно неуютно.
Он сдержал вздох.
– Я очень давно здесь не был. Это не всегда так…
– Отвратительно?
– Знай я это, не привел бы тебя сюда.
– Все будет в порядке, – мягко сказала Эмма и тронула его за локоть. Ее левая ладонь уже лежала на его руке, так что он оказался в кольце ее рук. – Мы легко справимся. Ты меня вытащил из куда более страшных мест.
При этих словах Джулиан повернулся к ней. В колеблющемся свете его лицо казалось мозаикой из золота и тени, глаза блестели. Они сами были светом, и пол чуть покачнулся у Эммы под ногами.
Что она делает?
Эмма убрала руку. Джулиан ей поможет. И на этом все кончится. Они даже не друзья. Она не считала, что может быть ему другом.
– Тебе нехорошо?
Эмма сообразила, что остановилась. Она шагнула в нишу. Вмятины на ковре свидетельствовали о том, что отсюда недавно убрали скамейку.
– Просто немного… голова кружится.
– Возможно, это от запаха опиума. – Отведя вуаль, Джулиан вгляделся в ее лицо. – Всегда можно определить по глазам.
– Да, – кивнула Эмма. – Я знаю.
– Ты?
Он коснулся ее подбородка, но не сделал никакого движения, чтобы поднять ее лицо. И Эмма сделала это сама, просто чтобы избежать контакта с ним. От его прикосновения словно солнечный лучик заскользил по коже и головокружение усилилось.
– Я выбросила настойку опия. Разве я тебе не говорила?
– Нет, – мягко сказал он.
Она задавалась вопросом, что Джулиан увидел в ее лице. Почему он так помрачнел?
– У меня большие зрачки?
– Совершенно нормальные. – Джулиан провел тыльной стороной ладони по ее щеке, потом коснулся волос, чтобы вытащить шпильку. Эмма, запротестовав, потянулась остановить его. Он покачал головой. – Ты должна соответствовать образу.
