Джон выдохнул и понял, что тихий шелест его дыхания слился со вздохом, почти стоном толпы, когда король сел перед людьми, которые могли приговорить его к смерти.
Брэдшоу натянул пониже свою бронированную шляпу, взял в руки бумагу и зачитал обвинение, называя короля обвиняемым. Джон Кук, генеральный прокурор, поднялся на ноги, чтобы зачитать обвинение полностью.
— Подождите немного, — спокойно сказал король.
— Милорд, от имени общин Англии и всего народа страны я обвиняю Карла Стюарта, присутствующего здесь, в государственной измене и тяжких уголовных преступлениях…
Король поднял трость и постучал ею по руке Джона Кука.
— О, нет, — тихо промолвил Джон, зажатый в толпе.
Кук, полностью игнорируя короля, продолжал зачитывать обвинение, повысив голос словно для того, чтобы преодолеть постукивание трости и свое собственное чувство замешательства от того, что обвиняемый вдруг повел себя неожиданным образом.
Король нагнулся вперед и изо всей силы ударил тростью по рукаву мантии Кука. Толпа ахнула. Кук внезапно прекратил чтение. Серебряная головка трости отскочила и с шумом покатилась по доскам не покрытого ковром пола, прежде чем остановиться в нескольких футах от королевского кресла. Карл оглянулся, ища взглядом слугу, который поднял бы серебряную фигурку. Ни один человек не шелохнулся. Королю понадобился долгий миг, чтобы понять — никто не собирается помогать ему. Тогда он пожал плечами, как будто подобное неуважение было ему глубоко безразлично, нагнулся и поднял фигурку сам.
Джон сгорбился, как будто ему стало стыдно.
Председатель суда Брэдшоу овладел ситуацией.
— Сэр, суд требует, чтобы обвинение было зачитано. Если после этого вы захотите что-либо сказать, вам будет предоставлено слово.
Джон знал, что король воспримет как оскорбление любое ограничение на его право высказаться. Когда-то это назвали бы изменой. К его удивлению, король промолчал, и Кук начал читать обвинения по списку.
После всех слухов о том, в чем могли обвинить короля, странно было слышать такие простые формулировки. Джон, для большей сосредоточенности прикрыв глаза рукой, напрягал слух, чтобы расслышать каждое слово. Короля обвиняли в том, что он пытался установить свою тираническую власть для уничтожения прав и вольностей народа. Короля обвиняли в том, что он развязал войну против собственного народа, и перечислили сражения, в которых он лично командовал своей армией. Затем прокурор обвинил короля в том, что тот вступил в заговоры с иностранными державами против собственного королевства. Ничего особенно любопытного никто не услышал. Все сказанное было достаточно прозаично. Король безусловно проделал все это.
Король повернулся в своем кресле, будто долгое перечисление его преступлений было ему не очень интересно, и посмотрел сначала вверх, на галереи, на лица, многие из которых были ему хорошо известны, а потом на судей. Джон поднял голову. Взгляд короля скользнул по нему с обычным безразличием. Джон поборол искушение крикнуть и понял, что не знает, какие слова он мог бы выкрикнуть.
Обвинитель дошел наконец до того обвинения, которое казалось большинству худшим из преступлений — возобновление войны после поражения королевской армии. В этот момент раздался тихий стон, многие мужчины и женщины подумали, что война окончена и на землю пришел мир. Никто из них не был готов простить Карлу то, что он ухватился за последний шанс, стоивший жизни многим и научивший сражавшихся новому варварству.
— Боже мой, — прошептал Александр. — Они хотят убить его. Они обвинят его в государственной измене!
Джон кивнул. Как только он увидел короля, одетого, точно мученик, в черное, со сверкающим взрывом бриллиантов на плече, он понял, что присутствует на величайшем маскараде, в котором Карлу когда-либо доводилось играть свою роль. Это не было легкомысленной интерлюдией, это была полновесная трагедия. И обе стороны — и Карл, и суд — будут играть до конца.
— По этим причинам, — заключил Кук, — от имени народа Англии я требую призвать к ответу вышеупомянутого Карла Стюарта как тирана, изменника, публичного и беспощадного врага английского государства.
В зале суда наступила мертвая тишина, в которой присутствующие постигали суть предъявленных обвинений, понимая при этом, что Кромвель и его суд требовали высшей меры наказания — обезглавить короля. Молчание было нарушено взрывом абсолютно правдоподобного хохота. Король в своем кресле затрясся от смеха, как будто услышал прелестную, остроумнейшую шутку. Он откинул голову и потряс кудрями. Смех длился и длился, ужасающе долго, сверх пределов реального веселья, это был уже не смех, а жесткий шум, издаваемый человеком, бросающим вызов собственному страху.
— Сэр, — решительно произнес Брэдшоу. — Вы выслушали обвинения, и суд ожидает от вас ответа.
Все находившиеся в зале качнулись вперед. Замерли даже веера леди, сидевших на галерее. Все затаили дыхание, чтобы слышать голос короля.
— Я хотел бы знать, какой властью я призван сюда? — спросил он. — Я хотел бы знать, чьей властью… я имею в виду, какой законной властью?
Остальная часть его ответа потонула в нарастающем шуме голосов.
— Он собирается бросать им вызов на каждой стадии! — Александр обратился к Джону, стараясь перекричать шум.
— О Боже, только не это! Если бы он просто согласился, если бы он просто попросил о милосердии…
Король все еще продолжал говорить, но голос его не был слышен за криком толпы.
Брэдшоу постучал молотком, призывая к порядку, и ответил королю. Джон увидел, что король покачал головой и снова что-то сказал.
Брэдшоу показал жестом, что короля нужно вывести из зала суда. Когда король встал, солдаты в зале вдруг начали кричать: «Правосудия! Правосудия!», и Джон увидел, как король отпрянул на мгновение, и понял, что больше всего он боится умереть сейчас, в свалке и побоище.
— Он хочет взойти на эшафот, — Джон вдруг понял все. — Так, чтобы он мог в целости и сохранности передать корону принцу Карлу. Чтобы умереть мучеником, пострадавшим за свою веру. Ставка в его игре — уже даже не собственная жизнь, а судьба монархии.
Карл замедлил шаги перед столом судей.
— У вас нет никаких законных полномочий, которые удовлетворили бы любого более-менее разумного человека, — строго сказал он, обращаясь к Брэдшоу.
— Нас они удовлетворяют.
— Это-то мне как раз понятно, — издевательски заметил король.
Он повернулся и едва заметно улыбнулся публике, как мог бы улыбнуться актер, понимающий, что прекрасно отыграл сцену.
— Боже, храни короля! — крикнул кто-то, и его тут же поддержали: — Боже, храни короля!!
Услышав крики, король улыбнулся и в сопровождении вооруженного эскорта спокойно вышел в лабиринты коридоров Вестминстера. Толпа начала покидать зал. Джон и Александр остановились на улице, редкие снежинки слетали с крыш и серого неба.
