Родион Заславский
Январь 2001 года, Нижний Новгород
– Ну ладно, Николай Николаевич, – сказал
Родион и спрыгнул с подоконника. – В самом деле – засиделся я тут у тебя.
Даже ноги затекли. – И он пару раз пружинисто присел, якобы разминая затекшие
конечности. – Пожалуй, в самом деле пойду, не буду мешать.
Он покосился на Ольгу Еремееву и поймал ее
взгляд – словно крик о помощи. Но она тут же отвела глаза.
Гордячка. Какая гордячка! Погибнет, а звука не
издаст. Ну ладно…
А Коляша откровенно обрадовался, что приятель
уходит. Ух, как сверкнули желтоватые глазенки! То косился на Родиона с
откровенной опаской, а тут засиял с прежней дружеской приятностью. Вот только в
чем дело: можно ли так беззастенчиво и откровенно использовать друзей, если ты дорожишь
их уважением к себе? Или Колька совсем спятил? Или ему уже до лампочки не
только доброе отношение тех людей, которых он прессингует тут, в своем
кабинете, но и старинного друга? Опять же – ну ладно…
Родион снял с вешалки куртку, проделав при
этом неприметный пасс с ее карманом. Кивнул Мыльникову, кивнул Ольге
Михайловне: до свидания, дескать, гражданка, желаю успехов на ниве борьбы с
правосудием, – и шагнул к двери. Как он и ожидал, Коляша не двинулся его
проводить. Не терпелось остаться со своей жертвой наедине, да и опасался, что
Родион успеет задать какой-нибудь неприятный вопросик. Все-таки не дурак он
был, Коля Мыльников, видел, что друг недоволен. Ладно, думает небось, все это
мы с Родиком обкашляем потом по телефончику, утрясем, утопчем, уладим. Думай,
Коля: думать – полезно…
Родион вышел за дверь, протопал нарочно громко
к лестнице, но притормозил у двери с табличкой, возвещающей, что здесь
находится кабинет начальника отдела по борьбе с этой самой пресловутой
экономической преступностью Васильева М.И. Дверь была заперта – выходной; к
тому же Родиону было доподлинно известно, что товарищ начальник находится на
больничном.
Заславский постоял под дверью, меланхолически
разглядывая поцарапанную ручку и считая про себя до трехсот. Это длилось, как ему
показалось, ужасно долго, невесть каких гадостей мог за это время натворить
ретивый Коляша, однако Родион терпеливо шевелил губами, пока не произнес
шепотом:
– Триста! – и только тогда позволил себе
повернуть назад.
Без стука распахнул дверь – и тотчас понял,
что вернулся крайне вовремя: Коля торопливо строчил по бумаге простенькой
шариковой ручкой, приговаривая:
– И если вы думаете, что я не занесу в
протокол, как вы обвиняли меня в превышении полномочий и использовании
служебного положения в личных целях…
Ольга сидела неестественно прямо, с ледяным
выражением лица. Именно такое выражение Родион однажды в жизни наблюдал у
некоей высокомерной и очень спокойной женщины – как раз перед тем, как та
внезапно рухнула в обморок. По счастью, Родион оказался рядом. С той дамой он
был едва знаком, однако именно ему пришлось везти ее в больницу, где
выяснилось, что у этой особы, казавшейся воплощением самообладания,
наличествует крайнее нервное истощение – на почве неудачной любви. К сожалению,
не к Родиону, а к совсем другому человеку, но это к делу уже не относится.
Потом, обдумывая тот случай, он припомнил, что обморок только казался
внезапным. Высокомерное лицо побледнело, под ледяными глазами неожиданно
залегли синие полукружья, на висках проступил пот, а изображавшие надменную
улыбку губы побелели. У Ольги Еремеевой налицо были все эти признаки.
– Пардон, – сказал Родион, – я тут
перчатку не обронил?
Ольга, чудилось, даже не среагировала на его
возвращение, и Родион понял, что она и в самом деле на грани потери сознания. А
вот Коляша дернулся, будто подопытная лягушка, через которую вдруг пропустили
электрический ток.
– О, вот она, родимая! – Родион нырнул
под вешалку так радостно, словно не сам обронил в неприметном углу свою
темно-коричневую перчатку. – Кстати, тебе привет от Михаила Иваныча.
– Какого? – автоматически спросил Коляша,
провожая подозрительным взглядом перчатку, исчезнувшую в кармане друга.
– Вот здрасьте! – очень натурально
удивился тот. – Что значит – от какого? От Васильева.
– Так он же на больничном, – недоверчиво
пробормотал Коляша.
– Ну, может, и был, а сейчас вполне здоровый.
Вышел из своего кабинета и проследовал на четвертый этаж. Очень удивился, что
ты в выходной у станка, сказал, что заглянет к тебе минуток через десять, дело
какое-то есть.
Теперь первичные признаки близкого обморока
проявились у оперативного сотрудника Мыльникова. Если бы Родион практически не
был уверен в своих выводах и в реакции приятеля, он мог бы искренне
встревожиться. А так – стоял и наблюдал за его засуетившимися вдруг руками.
– Что, серьезно, что ли? – ляпнул Коля,
быстро надевая на ручку колпачок и без нужды сильно завинчивая его. Конечно,
ручка сломалась. Коля отшвырнул ее в корзинку и принялся нервно сворачивать
наполовину исписанный листок – протокол допроса Еремеевой.
– Нет, буду я тебе шутить, – Родион будто
обиделся, якобы сосредоточенно шаря по карманам, а на самом деле исподлобья
наблюдая за Колей. Все-таки забавно, когда столь точно просекаешь ситуацию.
Забавно – и в то же время грустно, что твой лучший друг оказался порядочной
свиньей. Или все-таки непорядочной?.. «Порядочная свинья» – это, пожалуй,
катахреза
[6],
дорогие товарищи! – Так что жди высокого гостя.
– Понятно, – протянул Коля, столь явно и
торопливо что-то обдумывая, что Родион, казалось, видел, как вертятся
шарики-ролики в его мозгу. А потом глянул на Еремееву. – Ну, вот что,
Ольга Михайловна, мне тут недосуг сейчас с вами разбираться, вот-вот начальник
может вызвать по важному делу. Поступим так: пойдете сейчас домой, а я вас
повесточкой или звоночком вызову потом для повторного допроса. Лады? – И с
этими словами он вскочил из-за стола и даже дверь открыл, откровенно стремясь
выпроводить Еремееву как можно быстрей.
Родион грустно качнул головой: ох, Коля ты,
Николай! Что ж ты, брат, творишь?..
Ольга между тем вяло зашарила пальцами по
ручке своего портфеля, словно не совсем понимая, что происходит, начала
поправлять волосы, разметавшиеся по воротнику шубки. Лицо ее оставалось
по-прежнему бледным, но на нем уже появилось осмысленное выражение.
– Кто такой Михаил Иванович? – спросила
она, подняв на Родиона бесконечно усталые глаза.
