Участливые соученики сбиваются в плотную кучу из погадок, которые сами себя выхаркивают наружу. Никто не сдвигается с места, всем хочется как следует все рассмотреть.
Девушка вынуждена сесть, потому что ей становится плохо. Возможно, теперь пришел конец ее жалкой игре на флейте.
Эрика делает вид, что ей плохо от вида крови и что она очень расстроена.
Предпринимается все, что положено, когда кто-нибудь поранится. Кто-то звонит по телефону, просто потому, что и другие тоже звонят. Громкие голоса требуют тишины, но мало кто ведет себя тише. Они постоянно закрывают друг другу обзор. Они обвиняют совершенно невинных людей. Они ведут себя вопреки призывам к порядку. Они ведут себя безрассудно вопреки новым просьбам расступиться, соблюдать тишину и сдержанность ввиду ужасного происшествия. Уже обращают на себя внимание двое или трое учеников, вступающих в противоречие с самыми элементарными правилами приличия. Из всех углов, по которым предупредительно жмутся равнодушные и те, кто лучше воспитан, раздается вопрос о виновном. Кто-то говорит, что девушка сама нанесла себе рану, чтобы привлечь всеобщее внимание. Другой энергично протестует и распространяет слух, что виноват ревнивый друг этой девушки. Третий говорит, что ревность действительно была, но только речь идет о ревности со стороны соперницы.
Один из учеников, несправедливо подозреваемый, начинает возмущаться. Одна из учениц, несправедливо обвиненная, начинает плакать. Несколько учеников выступают против мер, предпринять которые было бы разумно. Кто-то решительным образом, подражая политикам, выступающим по телевизору, отклоняет обращенный к нему упрек. Господин Немет требует тишины, которую нарушает сирена «скорой помощи».
Эрика Кохут пристально наблюдает за всем происходящим и покидает помещение. Вальтер Клеммер смотрит на Эрику, как только что народившийся зверек, учуявший сосцы матери, и когда она выходит из комнаты, почти мгновенно следует за ней по пятам.
Ступеньки лестницы, выдолбленные резвыми детскими ногами, подпрыгивают под легкими и быстрыми шагами Эрики. Они словно исчезают под ней. Эрика взвивается в высоту. Тем временем в спортивном зале образовалось несколько консультативных комитетов, строящих предположения. Советующих, что предпринять. Они очерчивают крут подозреваемых, определяя поле поиска, и образуют цепь, чтобы прочесать означенную территорию, громко стуча трещотками.
Этот сцепившийся клубок человеческих тел распадется не сразу. Лишь постепенно он будет крошиться на отдельные кусочки, потому что молодым музыкантам пора домой. А пока они плотно обступили несчастье, которое, по счастью, не затронуло их самих. Кое-кто из них считает, что он на очереди. Эрика бежит вверх по ступенькам, все, кто видит ее бегущей, думают, что ей стало плохо. В ее музыкальном универсуме не существует травм. Просто она в самый неподходящий момент почувствовала стародавнее и непреодолимое желание сбегать по малой нужде. Что-то в ее животе тянет книзу, поэтому она бежит наверх. Она ищет туалет на верхнем этаже, там никто не застанет учительницу за банальным физиологическим отправлением.
Она наугад распахивает дверь, плохо здесь ориентируясь, однако у нее есть опыт, связанный с туалетными дверями, потому что ей частенько приходилось отыскивать их в самых невероятных местах. В незнакомых зданиях и учреждениях. Особенно обшарпанная дверь дает достаточные основания полагать, что за ней находится один из уголков облегчения. Это подтверждает доносящийся из-за нее запах детской мочи.
Туалеты для преподавателей открываются специальным ключом; в них имеются в наличии самые качественные предметы гигиены и специальное оборудование, все самое новехонькое. У Эрики возникает совершенно немузыкальное ощущение, что она сейчас лопнет. Ей хочется только одного: выпустить из себя длинную горячую струю. Это желание часто возникает в ней в самый неподходящий момент, на концерте, когда пианист играет пианиссимо, да еще жмет на левую педаль.
Эрика беззвучно восстает против прегрешений пианистов, которые считают и отстаивают свое мнение перед лицом общественности, что левую педаль можно использовать только в совсем тихих пассажах, при этом личные свидетельства Бетховена данному тезису явственно противоречат. Разум Эрики и ее искусствоведческие познания вступают друг с другом в диалог, принимая в итоге сторону Бетховена. Эрика втайне сожалеет, что ей нельзя насладиться до дна своим преступлением по отношению к ни о чем не подозревающей школьнице.
Она входит в заветную дверь и только диву дается по поводу богатства фантазии школьного архитектора или дизайнера. Справа — полуоткрытая маленькая дверь, ведущая к писсуару для мальчиков. Запах как из выгребной ямы. Открытый эмалированный желоб проходит по полу вдоль стены, покрытой масляной краской. В нем несколько забавно расположенных отверстий для стока, часть из них забилась. Здесь, стало быть, маленькие мужчинки со звоном пускают желтые струйки или рисуют узоры на стене. Стена об этом свидетельствует. В желобе застряли предметы, не имеющие прямого отношения к туалету: клочки бумаги, корки бананов и апельсинов, даже целая тетрадь. Эрика распахивает окно и внизу, чуть сбоку, видит живописный фриз. Отделка здания с той точки, с которой ее рассматривает Эрика, похожа на что-то вроде сидящей обнаженной пары с детьми. Рука женщины обхватывает маленькую девочку в платьице, занятую каким-то рукодельем. Мужчина с явным одобрением устремляет взор на одетого сына, который осторожно держит в руке раскрытый циркуль и занят разрешением научной задачи. Эрика распознает в этом фризе каменный памятник, посвященный политике социал-демократов в области образования, и не высовывается из окна слишком далеко, чтобы ненароком не свалиться вниз. Лучше она закроет окно, хотя после глотка свежего воздуха вонь в туалете кажется еще ядовитее. Эрике нельзя задерживаться, созерцая произведение искусства, ей надо идти дальше.
Школьницы младших классов обычно справляют нужду за своеобразной потемкинской стенкой, похожей на театральную кулису. Кулиса представляет собой ряд убогих кабинок. Как в раздевалке бассейна. В разделяющих их перегородках насверлены дырки самой разной величины и формы. Эрике интересно, чем сверлили. Примерно на уровне плеч Эрики кабинки срезаны. Голова Эрики торчит снаружи. Школьнице еще можно кое-как спрятаться за этой ширмой, а вот взрослой учительнице — нет. Школьники и школьницы подглядывают в эти дырки, видя сбоку унитазы и тех, кто на них сидит. Когда Эрика стоит за этой перегородкой, она возвышается над ней, словно жирафа, которая высовывается из-за стены, чтобы дотянуться до высокой ветки. Вероятно, высоту этих стенок сделалитакой, чтобы взрослые в любой момент могли увидеть, чем же ребенок так долго занимается за дверью, или же выяснить, не заперся ли он изнутри так, что сам не может открыть.
Эрика быстро приседает на грязный унитаз, откинув сиденье. Многим до нее уже приходил и голову этот трюк, и, стало быть, холодная фаянсовая поверхность кишит бациллами. В горшке что-то плавает, на что Эрика смотреть не хочет, ведь ей уже невтерпеж. В таком состоянии она присела бы и над ямой, кишащей змеями. Главное, чтобы дверца закрывалась! При открытой дверце она ни за что не сможет облегчиться. Задвижка исправна, и Эрика открывает все шлюзы. Облегченно вздыхая, Эрика поворачиваетручку двери, и красная полоска в замке сигнализирует: «Занято».
