А они бесспорно внушали страх. Находиться среди разрушенных каменных строений не доставляло Боуману никакого удовольствия. Но, когда он взбирался, падал, карабкался и оступался среди этих развалин и ему явно было не до восхищения окружающим ландшафтом, его все же не покидало ощущение величия и грандиозности этого места. Трудно было представить, что где-то еще могут существовать подобные развалины: запущенные, грубые, наводящие ужас своей дикой красотой. Насколько хватало глаз, были видны груды обломков, разрушенные строения высотой до пятидесяти футов; огромные, устремленные в ночное небо разрушенные опоры; столбы, возвышавшиеся на вертикальных отвесных скалах и казавшиеся их естественным продолжением, — в некоторых случаях это так и было; природного происхождения ступени в изуродованных трещинами скалах; печные трубы, торчащие из развалин бывших строений; сотни отверстий в горных образованиях — в некоторые из них с трудом мог бы протиснуться человек, а другие свободно могли бы вместить двухпалубное судно. Причудливые тропинки, проходящие по горам, одни — естественные, а другие — сделанные руками человека, вертикальные и горизонтальные, некоторые достаточно широкие, позволяющие проехать экипажу, запряженному четверкой лошадей, другие узкие, извилистые, по которым боятся ходить даже глупые горные козы. Кругом громоздились обломки, одни — с кулачок ребенка, иные — размером с загородный дом. И все здесь было белым, зловещим и мертвым. В чарующем лунном свете все выглядело жутким, чужим и внушающим страх, подобного места Боуман никогда раньше не видел и, конечно, никогда не выбрал бы добровольно для своего пристанища, но сегодня именно здесь он должен был или выжить, или погибнуть.
И они — Ференц, Коскис и Говал — должны были здесь выжить или умереть. Когда Боуман пришел к такому выводу, у него не осталось больше сомнений: он должен сделать выбор. Этот выбор был основан не только на инстинкте самосохранения, хотя Боуман и не отрицал его важности. Эти люди были существами, творящими зло, ими владела одна всепоглощающая страсть — убить Боумана, что для них не составляло труда с точки зрения морали. В этот момент и для самого Боумана не существовало ни морали, ни законности — одна голая логика. Если они сейчас убьют его, они и впредь будут — Боуман не сомневался в этом — совершать свои гнусные преступления. Если он убьет их, то предотвратит другие преступления. Все очень просто. Некоторые люди, совершившие тяжкое преступление, заслуживают смерти, однако закон не может их покарать до тех пор, пока не будут раскрыты эти преступления. И дело не в том, что закон несовершенен, а в том, что каждая демократическая конституция защищает права человека, и закон, пока преступление не совершено, не в состоянии наказать тех, чьи злобные намерения направлены на совершение тяжких преступлений. Это одна из тысячи историй о добре и зле. И по простой случайности, отметил про себя Боуман грустно, он оказался в роли того, над кем должно совершиться зло.
Его страх прошел. Ум работал четко и хладнокровно. Ему необходимо подняться выше. Если он поднимется на такую высоту, где они не смогут достать его, ситуация изменится: даже если они не оставят попыток добраться до него, опасность значительно уменьшится. Он взглянул на высокие, изрезанные трещинами скалы и руины, купающиеся в белом лунном свете, и начал взбираться наверх.
Боуман никогда не считал себя отличным альпинистом, но в эту ночь взбирался легко и быстро, словно за ним гнался сам черт, а так как позади их было целых три, он старался двигаться еще быстрее. Время от времени оглядываясь назад, он видел, что расстояние между ними медленно, но неуклонно увеличивается, хотя и не настолько, чтобы преследователи потеряли его из виду больше чем на пять секунд. Теперь каждого из них можно было узнать в лицо: они сняли свои самодельные маски. Бандиты, по всей вероятности, пришли к правильному заключению, что глубокой ночью маски ни к чему. Даже если бы кто-нибудь и увидел их при возвращении, это не имело бы никакого значения — ведь жертва преступления исчезнет навсегда и никакого обвинения не удастся выдвинуть против них, разве что в бесплатном проникновении на территорию крепости, стоимость посещения которой один франк с человека. Возможно, они были бы удовлетворены такой платой за хорошо выполненную этой ночью работу.
Боуман остановился. Он понял, что выбранный им путь завел его в тупик. Но в этом не было его вины — ведь он совсем не знал крепости. Конечно, он видел, что стены колодца, по которому он пробирался, становились все круче, но не придавал этому особого значения, так как уже дважды оказывался в подобной ситуации. Однако теперь, завернув за угол, натолкнулся на абсолютно вертикальную стену — это был тупик, выбраться из которого можно было только карабкаясь вверх, но эти отвесные стены были практически неприступны.
Глухая стена, перед которой остановился Боуман, была испещрена трещинами и щелями, однако даже беглого взгляда на некоторые из них было достаточно, чтобы понять: они не имеют сквозных проходов.
Боуман бегом вернулся обратно, понимая, что теряет драгоценное время. Так оно и было. Трое преследователей, вне всякого сомнения, успешно продвигались к тому месту, где он исчез, и приблизились на сорок ярдов. Они увидели Боумана, остановились на мгновение, затем вновь продолжили преследование, но теперь уже не особенно торопились. Сам факт, что Боуман вернулся посмотреть, где они находятся, говорил о том, что он попал в безвыходное положение.
Человек не умирает раньше, чем придет его час. Боуман снова вернулся к скале, в отчаянии окинул взглядом трещины и отверстия. Только два из них были достаточно большими, чтобы вместить человека. Если бы ему удалось протиснуться в отверстие и там повернуться! В этом случае темнота, по крайней мере, стала бы его союзником против человека с ножом, и, конечно, только один бандит смог бы подобраться к нему. Без всякого на то основания Боуман выбрал первое из двух отверстий, вскарабкался и практически вполз в него.
Известняковый туннель почти сразу начал сужаться. Но необходимо было продвигаться дальше, так как здесь бандиты могли обнаружить его. Когда же Боуман понял, что скрылся из виду, туннель был уже не более двух футов в ширину и едва ли столько же в высоту. Невозможно было здесь даже повернуться. Единственное, что ему оставалось, — это лежать и ожидать своей участи. Разрежут его на куски или просто завалят вход камнями и спокойно отправятся домой спать? Боуман прополз еще немного вперед.
Вдруг он заметил бледный лучик света. «Видно, померещилось», — подумал он. Он понимал, что у него может случиться и галлюцинация, но когда увидел поворот в туннеле, то понял, что это не игра воображения. Он дополз до поворота и с трудом протиснулся дальше. И увидел перед собой клочок усыпанного звездами неба.
Туннель внезапно перешел в пещеру. Это была крошечная пещера высотой в человеческий рост и шириной около шести футов, но все же пещера. Боуман подполз к краю и заглянул вниз. Лучше бы он этого не делал! Внизу, на расстоянии сотен футов, лежала равнина с рядами серовато-коричневых оливковых деревьев, которые казались игрушечными.
Боуман осторожно подался вперед еще на несколько дюймов и посмотрел вверх. Вершина скалы находилась над ним на высоте не более двадцати футов, двадцати абсолютно гладких вертикальных футов без единого выступа или расщелины, о которые можно было опереться или зацепиться.
