– Тьфу ты! – в сердцах изрек Костя.
– Ну и дурак же ты, Телепень, – мрачно сказал Чебот, заглядывая в ванную. – Нашел чему удивляться! Это чтобы огурцы солить! – авторитетно заявил он.
– Не-а, – не поверил ему Телепень. – Отсюда бежит вода, – показал он на кран так, словно сделал великое открытие, – а здесь рыбу держат!
– Кто о чем, а рыбак о своем, – резюмировал Костя, пряча пистолет. – Это чтобы мыться, болваны!
– Как?.. – удивился Чебот и посмотрел на него с презрением: – Шутишь?! В такой большой лохани?!
– Да, – сказал Костя. – Ванной называется.
– Она же белая!
– Эмалированная.
– А ты откуда знаешь? – не поверил Чебот. – Святые угодники.
– Книги надо читать.
– У тебя один ответ, – проворчал Чебот. – Не наш ты, не теленгер, под интеллигента косишь!
Что такое интеллигент, они не знали, но слово это в деревне Теленгеш было почему-то ругательным.
– Живут же люди! – С завистью покачал головой Телепень, не обращая внимания на их перепалку.
– Жили… – уточнил Костя осторожно, чтобы опять не обидеть Чебота.
Кому понравится, когда тебя поучают, подумал он и решил больше не высовываться, ну разве что по большой надобности или когда они уже совсем начнут нести чепуху.
– Да, хорошо жили… – позавидовал Телепень, – нам бы так.
Они покинули дом, потому что ничего интересного в нем не было. Неясная тоска поселилась в их душах, хотелось встретить хотя бы одного сведущего горожанина и расспросить его о том, что здесь произошло. Однако, как назло, улицы были пустынные и голые, только где-то в отдалении послышались шаги, но так и смолкли, словно человек не решился показаться на глаза.
– Хорошо жили, – с завистью согласился Чебот, когда они пошли дальше по тротуару, заросшему по краям и в щелях травой и мхом. – Вода тебе…
– …из кранов горячая… – подсказал, дразня его, Костя.
Он надеялся между делом попасть в книжный магазин и взять оттуда пару книг. Но ни одного книжного магазина так и не увидел. Пустой был город, словно его вымели огромной метлой, пустые витрины, пустые прилавки.
В отдалении, перебежав дорогу, мелькнул испуганный тощий горожанин с шаткой походкой и плохо одетый. Был он больше похож на заморыша – сутулый и блеклый, как привидение.
– Что у них здесь происходит? – удивился Костя. – Покойников в гроб краше кладут.
– Ага, – кисло согласился Чебот. – Чем не рай?
От его слов на душе сделалось еще хуже. У них появилось стойкое ощущение, что они зря сюда прикатили, что ничего хорошего из этого не выйдет, что город выкинет такой фортель, от которого им не поздоровится. Да что там говорить, может быть, они своими юными жизнями рискуют?
– А на кухне, между прочим, газ был, – снова не удержался Костя, ему казалось, что он все-все знает об этом городе.
На этот раз Чебот всего лишь пожаловался, оценив преимущество жизни в областном центре:
– А мне, чтобы вымыться, приходится дрова колоть, печку топить и воду полдня из реки таскать, а здесь на всем готовеньком.
– Видать, легко они жили, – с туповатой завистью согласился Телепень и приготовился заржать, но почему-то не заржал, а показал пальцем: еще один худосочный горожанин промелькнул, как тень.
– Куда они все бегут?
– Пожрать, – сказал Костя.
Некоторое время они шли, завидуя всеми фибрами души тем, кто жил в таком удобном месте. Внезапно невдалеке раздалась автоматная очередь. Вороны, испуганно каркая, взлетели над деревьями и унеслись прочь.
– «Калаш», – определил Чебот, приседая и сдергивая с плеча «тулку».
Раздались быстрые шаги, и улицу трусливо пересек еще один человек. Больше ничего не произошло. Они подождали и пошли дальше, но уже осторожно и крутили головами, стараясь вовремя заметить опасность.
Костя догадался:
– Легкой жизни здесь нет. Кончился город. Магазины разграблены, жратвы нет, народ напуган. В деревне лучше.
– Во… точно… – согласился Телепень, показывая на витрину: – «Соки-воды». А я соков в жизни не пил.
В темной, как поверхность моря, витрине ничего не было видно. Дверь в магазин была выбита и давно заросла травой.
– Что же со страной сделали, – спросил Костя, – если здесь такой разгром?
Чебот посмотрел на него, как на полоумного: мол, чего болтать о том, о чем не имеет смысла болтать, и вообще, хватит выказывать ученость, мы сами жизнью ученые.
– Знаете что?.. – возмущенно сказал он. – Кончайте трепаться. Нам еще рынок надо найти.
Костя устыдился и замолк. Телепень некоторое время еще бухтел:
– У людей все было… просрали… профукали…
А Чебот возгордился, что осадил Приемыша, и криво усмехнулся:
– Будет тебе наука!
На перекрестке стояли дома, похожие на кубики: грязно-белые, окантованные темными рейками, краска на которых давно облупилась. Через дорогу высилось здание с колоннами, дальше дорога с горки убегала к озеру. А еще их удивили деревья, они здесь были большими, можно сказать, как у них в оазисе вокруг деревни.
Рынок они нашли случайно. Если бы из подворотни, как черт из табакерки, не выскочил какой-то парень вороватого вида с выпученными от страха глазами и Костя, чисто из лихачества, не подставил бы ему подножку, они прошли бы мимо и топали бы аж до самой Онеги, не зная, что прошли мимо своей судьбы. Но Костя заставил парня кувыркнуться, выронить тяжеленную связку сухой рыбы. И тут из переулка выскочила толпа, в большинстве своем состоящая из тех, кто ехал в поезде, и судьба предстала перед Костей в виде здоровенного патлатого мужика в джинсовой засаленной куртке и с мятым, словно после долгого сна, лицом.
Парня схватили и под радостные крики «Поймали вора!» потащили туда, откуда он сбежал. По пути его тузили от всей души, но не так чтобы жестоко, а больше для острастки и чтобы злость выместить.
А патлатый мужик в джинсовой куртке бросился к ним, как к родным, и заорал:
– Спасибо, ребята! У меня товара потянули на пять тысяч, едрить его налево! – Он показал на здоровенную связку лещей. – А я вас узнал, вы с нами ехали! – обрадовался он так, словно они были из одной деревни.
Был он примерно как два Телепня, вместе сложенных, квадратный, как тюк с сеном. Под курткой бугрились мышцы, от этого локти у него не прилегали к телу, а торчали в стороны, как кулисный механизм у паровоза.
– Ехали, – признался Костя, вовремя сообразив, что мужик не сулит им никакого подвоха и что он свой – таежный, рыбак, должно быть. Но больно здоров, как бронетранспортер, ей-богу!
Узнав, что им надо продать птицу, он обрадовался еще больше:
