Трактирщик бесшумной мышкой проскользнул мимо Норманна и открыл запоры двух дверей. Обычные кладовки, не пыльно, в одной сложены мешки с мукой и крупами, в другой развешаны на шестах различные копчености и колбасы.
– Не извольте беспокоиться, – заметив скептический взгляд на копченую брюшину, заторопился трактирщик. – Уберем.
Тесновато для новиков, спать придется плечом к плечу.
– Соглашайся! – зашипел на него Шушун. – Баулы сложим в комнатах, а кто не поместится, уйдет спать на лавках в трапезной.
– Хочешь носом клевать, пока последний пьяница отсюда не выйдет?
– Какие здесь могут быть пьяницы? Город вымирает через час после захода солнца, на улице не встретишь ни единой души.
– Неужели никто не хочет посидеть с друзьями за кружкой пива? – не поверил Норманн.
– Почему же, сидят, веселятся, песни поют. Солнце уйдет за городскую стену, и веселью конец, все расходятся по домам.
– А днем новикам где находиться? Сидеть по углам да на гостей таращиться?
– Кто в комнатах дежурит, кто отдыхает после дежурства, кто с тобой по делам, да и самим есть что интересное посмотреть.
Руслан задумался над досугом людей четырнадцатого века. Вроде в кости играли да дрались, больше ничего не слышал. Ладно, это тема для отдаленного будущего, а сейчас поручил выступающему в роли переводчика Шушуну разузнать о приемных часах в правлении Ганзы.
Hansetag
[34]
находился в здании городской ратуши, а ганзамистр Конрад фон Аттендорн одновременно являлся и бургомистром Любека. Секретарь пустым взглядом окинул вошедших просителей, равнодушно глянул на поданные поручительства и сказал:
– Приходите через месяц, барон фон Аттендорн буквально задыхается от городских дел, а тут еще собрание правления на носу.
Норманн поставил перед неприступным бастионом мешочек с жемчугом. Секретарь невозмутимо высыпал горошинки на стол и только после этого осознал размер упавшего на него богатства. Преображение произошло в мгновение ока, услужливый слуга низко поклонился.
– Не подождут ли господа буквально минуточку? Я быстро, ein Augenblick!
[35]
Стремглав метнулся за дверь босса и действительно через минутку почтительно открыл перед визитерами заветную дверь. Впустил не всех, только Норманна и Шушуна, который являлся переводчиком.
– Я прикажу делопроизводителям подготовить вашу бирку, – вальяжно произнес хозяин кабинета.
– Благодарю!
Норманн учтиво поклонился и поставил перед бароном фон Аттендорном благодарственный презент. Грузик для бумаг, чтоб ветром не разнесло, ящерица из стекла огненно-алого цвета с маленькими хрустальными вставками по спине. Хозяин бережно взял подношение, посмотрел на свет, ахнул и поставил на стол. Теперь на Руслана смотрел заинтересованный человек.
– На ваших бумагах должны быть три подписи, моя и управляющих делами Эберхарда фон Алена и Хинриха Плескова.
Это уже вымогательство взятки. Норманн поставил на стол еще две ящерки и добавил рождественскую безделицу с елкой, Санта-Клаусом и снежинками. Для полноты эффекта встряхнул призму, и внутри засверкал падающий снег. Фон Аттендорн завороженно замер и на несколько минут выпал из бытия.
– Где вы остановились? – наконец опомнился хозяин кабинета.
– Здесь недалеко, у господина Тидеманна.
– Вас известят в самое ближайшее время, – не отрывая взгляда от снежинок, произнес барон. – И заплатите секретарю вступительный взнос.
На столе у секретаря уже стояли весы с набором грузиков на противоположной чаше. Опытный малый заранее предвидел результат разговора с его боссом. Почтительно развернул перед Норманном конторскую книгу, где каллиграфическим подчерком расписаны статьи и суммы взноса. Однако! Общая сумма превышала три тысячи виттенов! Здесь и взнос на общественный флот, и оплата покупки двадцати кнехтов, и содержание вдов и сирот пропавших купцов.
– Если господин Норманн… э-э-э… – он заглянул в шпаргалку, – Рус платит гульденами, то полагается скидка.
– Гульдены золотые, – шепнул Шушун, – побереги свое золото.
– Серебром! – Кошель с самодельными монетами солидно звякнул о стол.
Секретарь принялся деловито пересыпать деньги на чашу весов, затем еще и еще. На стол упал второй кошель, и только на третьем взнос оказался уплаченным. Грабеж! На кой ему сдался этот Ганзейский союз! Норманн не собирался мотаться по морям и торговать пенькой и тюленьим жиром, ему не нужны Испания с Америкой. Хороший дом, жена и дети – это максимум его желаний. Попал в дикие времена! Или тебя убьют, или сам с оружием гоняй других. Оно ему надо? Нет, не зря умные люди советовали сидеть у портала и при первой же возможности уходить в другое время.
Пока огорченный Руслан Артурович Нормашов горестно вздыхал на своей кровати в трактире господина Тидеманна, в ратуше проходил экстренный совет.
– Он не может быть русским! – настаивал фон Аттендорн. – И дело не в имени, а в деньгах.
– Как торговец этот молодой человек мог привезти монеты из Тавриды или получить от парфян, – предположил фон Ален.
– В обоих вариантах надпись должна быть руническая, а здесь явная кириллица.
– А если Казань? – задумчиво сказал Хинрих Плесков.
– Там нет единой власти, а в ходу персидские деньги.
– Не мог ярославский князь начать чеканку новой монеты?
– Для этого требуется серебро, которого у него очень мало, да и воюет он с Московией.
– Вы упускаете два важных момента! – Бургомистр поднял указательный палец. – Он отсыпал секретарю жемчуг, а нам поднес стекло!
– Не вижу в этом ничего особенного, – возразил фон Ален. – Жемчуг русский, стекло венецианское.
– Подарки очень богатые!
– Щедрый, вот и все объяснение.
– Не смеши, купцы щедрыми не бывают. Он спешит вернуться к себе домой!
Конрад фон Аттендорн легонько встряхнул стоящий на столе колокольчик, в кабинет тотчас вошел секретарь.
– Зови соглядатая.
Секретарь исчез, на его месте появился неприметный мужчина.
– Рассказывай, Стерв.
– Одна часть его воинов набрана из новгородцев, другая из викингов. Сам говорит по-русски, но с очень сильным акцентом.
– Что в нем самое приметное?
– Высокомерен, несомненно, происходит из знатного рода. Воин, хороший воин, это сразу бросается в глаза.
– Чем же? Ты в трактире господина Тидеманна и получаса не пробыл.
– Наемная охрана так себя не ведет, и к работодателю относится иначе. Здесь же явное доверие и уважение.
