Полицейские, видимо, предупрежденные секретаршей и видевшие тела обоих охранников, смотрели на меня с опаской, тиская пистолеты в руках. Хватать меня они не решались. Ждали команды министра.
— Шеф?
Дима сделал пару осторожных шагов вперед. Застав вполне мирную картину взамен той, что нарисовало его воображение, он был выбит из колеи и не знал, что делать. По крайней мере он не прыгал на меня с кулаками. За это я сразу решил не причинять ему вреда и по возможности беречь. Умные телохранители всегда на вес золота.
— Оставьте нас! — вдруг сказал министр. — Выйдите. Мы… разговариваем. Что с Мартином?
— Лежит в приемной. Без сознания.
Министр перевел взгляд на меня.
— Жив, — ответил я на невысказанный вопрос. — Легкое сотрясение мозга. Или среднее. Пару дней будет плохо, но врачи быстро поставят на ноги. Однако в течение полугода запрещены любые травмы и спарринги.
Саврин одарил меня еще одним невыразимым взглядом и повторил приказ:
— Оставьте нас. Вызовите врача. Без разрешения не входите.
Дима, кажется, понял. Жестом позвал полицейских, пропустил вперед и вышел последним, плотно прикрыв дверь. Вот это точно профи…
— Значит, только вы решите, что вам дальше делать? — вдруг без всякого перехода спросил министр.
— Да, — вполне нормальным голосом ответил я.
— Боюсь, не выйдет.
— Почему?
Вместо ответа министр вдруг коротким жестом руки предложил мне сесть, скрылся в комнате отдыха и вышел оттуда с бутылкой водки и двумя рюмками граммов на пятьдесят. Разлил водку, подвинул рюмку мне. Приподнял свою и залпом выпил. Я последовал его примеру. Хотя и не любил водку, но отказываться не стал. Саврин явно шел на примирение.
— Встреча с ней ничего даст, — сказал он глухим и до невозможности мрачным голосом.
— Что случилось? — спросил я, холодея от предчувствия чего-то страшного. И спешно прикидывая, сможет ли Но-вистра помочь, если Милену искалечило.
— Она… В общем, она ничего не помнит.
— Потеря памяти? Она забыла все?
— Не совсем. Она забыла события последних лет. Черт знает, как это называется! — воскликнул вдруг министр, хлопая по столу.
— А что говорят врачи?
— Врачи? Говорят — что это бывает. Что ничего страшного. Что есть шансы на выздоровление.
— А она… Вменяема?
— Что? А-а… Да. Мыслит, разговаривает, ведет себя нормально. Только не помнит ничего.
— Тогда действительно есть шанс, что память вернется.
Саврин поднял на меня мутный взгляд, ничего не сказал и опять разлил водку по рюмкам. Но пить не стал.
— Тебе откуда знать? — буркнул он.
— Знаю. Я сам терял память. На несколько месяцев. И вернул ее.
Он вновь мазнул по мне взглядом, вздохнул.
— Вижу, ты успел многое пережить. И память терял, и бригадой командовал… Где и когда успел?
— Это не важно.
Настроение у меня пошло резко вверх. Милена жива и практически здорова. А то, что у нее амнезия, — волнует меня меньше всего. Вылечим. Новистра поможет или время, главное — я ее найду.
— Где она сейчас?
Саврин молчал. Думал, что делать. Сказать или промолчать. Ситуация вроде бы изменилась, и мы уже не враждовали, по крайней мере в открытую. Почему бы и не сказать.
— Только предупреждаю. Как-то навредишь или станешь ее доставать — сам прибью!
— Согласен.
Он еще немного посопел и начал говорить.
Ее доставили вертолетом в столицу республики. Бригада врачей во главе с лучшим нейрохирургом была предупреждена и ждала. Однако вопреки худшим ожиданиям ничего страшного с Миленой не было. Царапина на лбу, две царапины на шее. Шишка на затылке. Диагноз — сотрясение мозга средней тяжести, легкая контузия. Такие вещи проходят в течение недели.
Министр, успокоенный врачами, уже облегченно переводил дух, размышляя, устраивать ли разнос редактору, когда вдруг выяснилось, что легкое на вид ранение дало довольно тяжелые последствия.
Амнезия. Потеря памяти. Частичная. Милена помнила все вплоть до восемнадцатилетнего возраста. А вот последующие события большей частью стерлись… Особенно то, что произошло за последние несколько месяцев.
Хирурги, психотерапевты, психологи, вызванные министром для консультации, в один голос заявляли, что амнезия — непредусмотренная реакция организма и мозга на внезапный стресс во время контузии. Что такое бывает сплошь и рядом. И что шансы на восстановление памяти есть, однако назвать даже приблизительные сроки невозможно.
«Мы не так много знаем о мозге и его свойствах, чтобы давать точные прогнозы», — заявили министру светила медицины.
И тут же прописали курс лечения. Покой, чистый воздух, никаких сильных и тем более отрицательных эмоций. Побольше прогулок, солнечных ванн, купания. Плюс лечебный массаж, процедуры, минимум лекарств. И постоянный контроль врачей. Необходимо создать такие условия мозгу, чтобы тот отошел от стресса и восстановил утраченную память.
Саврин к рекомендациям прислушался. С помощью друзей и врачей подыскал место, просто идеально подходящее к заданным условиям. Частный пансионат километрах в трехстах на юго-запад от Тобольска. Шикарная природа, чистый воздух, отменный контингент врачей высокого уровня. Рядом лесное озеро, чуть дальше — речка.
Среди пациентов пансионата — люди с потерей памяти и те, кто имел возможность подправить пошатнувшиеся на работе нервы. Все тихо, спокойно, чинно.
Саврин сам отвез дочь в пансионат, лично проследил за обустройством и звонил через день главврачу. Прошло неполные три недели с момента ее поступления туда, но до сих пор никаких подвижек в изменении состояния не было. Милена быстро оправилась после контузии, царапины зажили. Но мозг не спешил восстанавливать утраченные воспоминания…
* * *
— Ясно, — отреагировал я на рассказ министра.
Тот сверлил меня тяжелым взглядом, заново переживая события трехнедельной давности. И, наверное, думал, не зря ли рассказал все мне.
— Ты хочешь поехать туда? — наконец спросил он.
— Не хочу. А поеду. Сегодня же. Сейчас…
— Зачем? Она тебя не узнает. А напоминать нет смысла. Да и нельзя. Врачи запретили. Это лишние эмоции, трепка нервов.
— Хотя бы увижу. Поговорю. Лезть с напоминаниями не стану. И вообще мы, кажется, давно пришли к единому мнению, что вреда я ей не причиню. Никакого. Но знать, что с ней, мне надо. Верите вы или нет, но я ее люблю.
— Любишь! — скривил губы министр. — Громкие слова!
— Верно, громкие. Потому и произносить их здесь больше не буду. Это предназначено ей.
