Милена понимала, что скрытая часть как раз и есть главная, но поделать с памятью ничего не могла. Он этого злилась на себя и до самого завтрака ходила недовольная.
Последние дни к недовольству прибавилось раздражение от самого пансионата. Нельзя же вечно здесь сидеть! Врачи твердят, что она здорова, так почему не выписывают? Она взрослый человек и должна работать. Не сидеть же вечно у отца на шее. А память… Ну что ж, проживет как-нибудь и без заблокированного куска воспоминаний. Не настолько же он огромен. Главное она помнит, остальное либо всплывет в последующем, либо вообще не всплывет.
Морозов обещал выписать ее через неделю, когда подойдет срок окончания курса лечения. Главврач уверял, что у Милены пройдут все даже малейшие последствия ранения и контузии. Отец, который звонил ей через день, поддерживал врача, просил подождать. А еще пообещал помочь с работой.
Неделя — не такой уж большой срок. Милена настроилась ждать. Тем белее скучать особенно некогда. Процедуры, прогулки, разговоры… С другими пациентами пансионата она общалась нечасто. Были две семейные пары и еще две женщины, приезжавшие сюда каждый год на два месяца.
А еще был Артур. Сотрудник пансионата. Хороший добрый парень. Правда, какой-то странный. Вроде веселый, забавный, а в глазах иногда мелькает какая-то грусть. И смотрит на нее временами печально.
Несколько раз Милена чувствовала, что он сдерживает себя, когда говорит с ней. Думала, что влюбился, но тот не проявлял своего отношения.
С ним было хорошо проводить время, даже интересно. Но каких-то особых чувств к парню Милена не испытывала.
Гораздо больше ее занимал тот, кого видела, и уже не один раз, во сне. Интуитивно чувствовала, что тот человек был очень близок ей. И что появился он в ее жизни не так давно.
Конечно, можно было спросить о нем отца или коллег по работе в Самаке. Но она не решалась. Да и говорить о нем никому не хотела. Вдруг этот человек — плод ее воображения? Тогда она будет выглядеть в глазах близких и знакомых нелепо. И Милена молчала. Ждала следующей ночи, когда этот знакомый незнакомец вновь придет к ней. И опять она увидит только его тело, но не лицо.
Про себя она уже решила, что попробует навести справки о нем, но только тогда, когда уедет отсюда. Скорей бы…
Морозова я перехватил возле его кабинета. Тот явно спешил. Но все же уделил мне пару минут.
— Как ее состояние?
— Отличное. Никаких следов ранения. Никаких последствий. Курс лечения заканчивается. Я выписываю ее через день.
— А память?
— Память не восстановилась. Это более длительный процесс. Есть кое-какие подвижки, но ждать результата быстро не стоит. Кстати, молодой человек, где вы были всю неделю?
— Уезжал. Так вышло.
— Так вышло! Вы же вроде как сотрудник. Бросили работу! Хорошо, что проблем нет!
— Это радует. Кстати, можете искать нового специалиста. Я сегодня работаю последний день. Правда, пробуду у вас, пока Милена не уедет.
Врач внимательно посмотрел на меня, покивал и сочувствующим тоном произнес.
— Я понимаю… Жаль, что ваши намерения не осуществились. Милена вас не узнала. Кстати, я благодарен вам.
— За что?
— Вы сдержали слово. Не стали напоминать о себе. Не потревожили ее.
— Да. Не потревожил… Да и нет смысла…
— Что?
— Ничего… Благодарю, доктор. Я пойду.
Смысла нет, смысла нет… Работа подходит к концу. Связь неустойчивая. Тянуть с общей блокировкой сектора нельзя. Что делать мне? Ждать, пока Милена вспомнит? Но сколько? Процесс может затянуться на месяцы или годы. Увезти ее с собой? Глупость! Девчонке, только отошедшей от одного стресса, надо будет пережить другой. И гораздо более сильный. И как она будет смотреть на меня? Как на похитителя?! Бред! Но и бросить здесь…
Этого я себе тоже представить не мог. Однако иного выхода нет. Надо решать. Вернее — решаться. На размышление — шесть-семь дней. И лучше не затягивать.
С этими нерадостными мыслями, с мрачным настроением я и шел к коттеджу Милены. Даже не зная, что буду говорить. И надо ли вообще что-то говорить сейчас…
Я подошел к коттеджу со стороны сада. Прошел между деревьями, встал метрах в десяти перед ее окном. И… увидел Милену. Она сидела на стуле, положив руки на подоконник, и смотрела вдаль. Увидев меня, едва заметно улыбнулась.
— Привет.
— Здравствуй, Милена. Что грустишь? Сон плохой приснился или просто не знаешь, что делать?
— Угадал. Сон. Только не плохой. Я не могу его вспомнить.
— Сон?
Милена сняла руки с подоконника, вздохнула. Посмотрела на меня таким взглядом, словно думала, стоит ли мне говорить или нет. Потом, видимо, решила, что хуже не будет.
— Понимаешь… вижу фотографию. Цветную… на ней я. Почему-то в военной форме, с карабином на плече. Довольная, улыбаюсь… А рядом стоит парень. Я вижу его всего… кроме головы. Вижу джинсы, черную футболку, ветровку. Руки вижу. Одна на ремне, вторая обнимает меня за талию.
Милена вздохнула, чуть наморщила лоб.
— Второй раз не могу разглядеть его лицо. Чувствую, что он тоже улыбается… вот и злюсь, что не вижу…
Я стиснул зубы, чтобы не ляпнуть лишнего. И вообще не проявить каких-то чувств. Смотрел на Милену и успокаивал себя.
… Эта фотография лежала у меня среди вещей. Снимал нас фотограф редакции возле моего джипа во дворе дома. Милена тогда только приехала из пригорода. Так и встала рядом со мной — в форме, карабин на плече… Перед тем, как фотограф нажал на кнопку, сказала, что не снималась уже полгода. И что этот снимок поставит у подушки. На память…
И вот снимок уцелел, а память отказала… Черт возьми, и каково мне все это слышать?!.
— Может, еще вспомнишь… — осторожно произнес я.
— Может быть. Мне пора на процедуры. Последний раз схожу. Послезавтра меня вписывают.
— Это хорошо. Увидимся еще сегодня?
— Вечером. Пока.
Я осторожно отступил назад, махнул рукой и пошел к себе в каморку. Проверив показания приборов и оставив запись в журнале дежурства, вызвал базу в Самаке, запросил связь и через пять минут перешел туда.
Надо было сворачивать базу. Держать ее здесь больше не имело смысла. Контакт с Годианом буду поддерживать с помощью портативной установки. Сам. Судя по всему, недолго…
— … Шесть сбоев связи за последние двое суток. Время обрыва — от семнадцати секунд до двадцати двух минут. Восстановление происходило само. Объяснить это влиянием кого-либо из враждующих сторон невозможно. Это внешняя причина. Какая — не знаю.
Битрая кашлянул и добавил:
— Надо заканчивать работу в секторе. Пока не произошел полный сбой. Пора заканчивать…
