— Ничего, — ровным до невозможности голосом ответила она. — Ничего…
Последний патрон пошел в магазин. Милена подхватила левой рукой карабин и вставила в него магазин. Сняла оружие с предохранителя, резким рывком передернула затвор и снова щелкнула переключателем.
— Что это значит? Куда ты собралась?
Я решительно не узнавал ту девчонку, которую только недавно высаживал у редакции. Уволили ее, что ли? Или отец достал и здесь?
— Необходимо доставить почту и газеты на передовую. Надо навестить солдат, поддержать их морально, выяснить состояние. Нужен материал для газеты.
— И ты решила поехать сама?
Я сделал шаг вперед, вырвал карабин из ее рук и положил его на стол. Взял Милену за плечи, легонько встряхнул.
— Только не говори мне, что тебя посылает редактор.
— Нет, не он. Я сама так решила.
— Зачем?
— Затем, что я сотрудник газеты и сотрудник министерства печати и пропаганды. Это моя обязанность — работать с людьми.
— А редактор об этом знает?
Эти слова вывели девчонку из себя. Она рванулась из моих рук, отступила назад и надрывно выкрикнула:
— А редактор во всем слушает моего дорогого папочку! Тот велел держать меня в городе, редактор и держит! Велел охранять, тот и охраняет! Но оба забыли спросить — хочу ли такой опеки! Я — взрослый человек! Самостоятельный! Не папина дочка, а сама по себе!
Слезы потекли по щекам двумя струйками. Быстро достигли подбородка и закапали на куртку. Милена не вытирала их, вообще не обращала внимания.
— Редактор, если ему угодно, может опекать своих детей. А меня опекать не надо.
— И ты решила назло всем доказать свою самостоятель ность?
— Да!
— И ради этого готова сунуть голову под пули?
— Да!
— Даже если погибнешь?
— Да! — в запале крикнула она.
А вот это перебор. Девчонка явно не в себе, слишком много эмоций и мало рассудка. В таком состоянии она действительно может рвануть на передовую, доказывая свою состоятельность, совершить какую-нибудь глупость и погибнуть.
Доведя до инфаркта не только редактора и отца, но и ударив по мне. По мне! Вот этого я допустить никак не мог! Побоку родители и начальство. Задеты мои интересы. Там что пардон, крошка, свершиться глупости я не дам.
— Вот что, моя милая. Отец или редактор могут делать все что захотят. На передовую тебя не пущу я!
— Ты? — звонко воскликнула она, пятясь от меня. — А ты кто такой?
Точно — шок. В противном случае она бы такое никогда не сказала.
— Я тот, кто тебя любит. И кого, судя по твоим словам, любишь ты. Или это для тебя ничего не значит?
Немного опомнившись, Милена сдала назад.
— Я этого не говорила!
— Только что!
— Нет!
Шаг вперед, виноватый взгляд и… упрямые слова.
— Я люблю тебя. Но это ничего не меняет. Я должна, понимаешь, должна!
— Кому?
— Что кому?
— Кому должна?
— Вообще. Доказать, что не ребенок и слабая девочка.
— А могучий воин… — закончил я за нее. Подошел ближе и опять обнял. — Терминатор в юбке.
— Кто?
Черт, опять прокол, в этом мире супербоевик со Шварцем не выходил. И самого Шварца не было.
— Супермен, — внес я поправку.
— Нет. Я обычный человек. Способный любить родину и защищать ее.
— И всегда выполнять законы пионеров Советского Союза!.. — процитировал я фразу из пионерской клятвы.
Она опять не поняла, вскинула брови, посмотрела на меня вопросительно и удивленно.
— Как?
— Не важно. — Я слегка сбил с нее накал и теперь захватывал инициативу в разговоре. — Послушай, милая! Я понимаю, что ты хочешь доказать всему миру, что способна на все. Но не думаю, что тебе надо что-то доказывать. Я знаю, кто ты и что можешь. Твои друзья знают. И как ни странно — отец. Рискнув жизнью, ты не станешь в их глазах умнее и сильнее. Но нервы попортишь точно.
— И пусть! — азартно выкрикнула она. — Пусть нервничает! Пусть переживает! Он заслужил!
— Уверена?
— А зачем он удерживал меня у себя?
— Из страха.
— Какого?
— Страха потерять тебя. Потерять единственного родного человека. Последнего. Не знаю, что произошло тогда в вашей семье, но уверен, что отец не был пусть и невольной причиной гибели твоей матери. Он не хочет опять испытать эту боль.
Милена взъярилась, попробовала разорвать мои объятия, но я держал крепко.
— Ты зла на него. Зла на редактора. Даже на меня. И из-за этой злости готова натворить глупостей.
— Да пусти!
Я ослабил захват, и она едва не упала на стол. Поправила челку на лбу, вытерла ладонью слезы.
— Ты говоришь так, потому что хочешь, чтобы я сидела дома! Тебе нужна раба, а не женщина! Хочешь командовать и поучать! А я тоже хочу многого! И добьюсь!
— Вряд ли.
— Почему?
— Мертвые добиваются только одного — вечного покоя.
— А с чего ты взял, что я погибну?
— Да потому что ты!.. — Взяв слишком высокий тон, я, сам себя осадил и заговорил спокойнее: — Потому что ты ни разу не была в бою. Не знаешь, что это такое — бой. Не знаешь, что делать под обстрелом. Не умеешь воевать! А такие гибнут в первую очередь. Особенно те, кто хочет доказать всему миру, что он крутой.
— А сам-то ты много воевал?
Удар, что называется, ниже пояса. Ляпнуть «много» — и подставить себя, начать мямлить, что не в этом дело, — загубить тему на корню. Вилять — еще хуже. Надо выкручиваться…
— Мне хватило, чтобы понять: бой не для восторженных новичков и не для трусов. А для работяг. Которые все делают добросовестно, тщательно и по правилам. По уставу. И еще — которым везет.
Милена на миг запнулась. Смотрела на меня, тяжело дыша и прожигая взглядом насквозь. Влажные дорожки еще не высохли, придавая ей несколько комичное выражение. Но мне было не до смеха.
— Пойми, малышка, я не переживу, если ты поедешь на передовую. Не мучай меня. Не трави душу.
Что-то дрогнуло в ее лице. Дало слабину. Может, услышала мольбу, может, осознала?
— Нет, Артур, — опровергла мои надежды Милена. — Я тебя люблю, это правда. И ты прав — я еще не была в бою ни разу. Да и не полезу я в пекло. Но побывать там — мой долг. И гражданина, и сотрудника министерства и газеты. Это работа, которую сейчас никто не сделает. Все либо заняты, либо… уже воюют. Из редакции в добровольцы записались четыре человека. Остальные работают за двоих.
