Сил больше не было. Ноги подломились, и Данил, как стоял – так и уселся на землю. Грохнул шлем, ударился оптикой о корень дерева «винторез» – он не обратил на это ровно никакого внимания. В голове стояла одна лишь гулкая пустота. Ни эмоций, ни мыслей – ничего.
– Ну, это ты зря, уселся-то. Ты давай-ка вставай. Нам тут недолго идти, всего минут двадцать. Вот майору тебя доставлю – там уж и отдохнешь, – качнув пистолетом, сказал Шейдер. – Ну-ка…
Голова его вдруг как-то странно дернулась назад, словно кто-то подкрался и резко потянул за волосы на затылке, вместо правого глаза закровило темное отверстие и главный разведчик кувыркнулся на землю. И сразу же откуда-то сзади, из-за спины, до Данила донесся одиночный звук выстрела СВД – стрелял Счетчик. И звук этот странным образом встряхнул Добрынина, вливая силы в опустошенное тело и мысли в поддавшийся на краткие мгновения отчаянию мозг. Звук этот словно напомнил, что не все еще кончено, что у отчаявшегося человека всегда есть то, что помогает ему в минуты самых страшных бед и горестей, – надежда. Что как бы ни было велико отчаяние – нельзя сдаваться без борьбы, и все свои силы теперь необходимо направить на выполнение лишь одной, самой главной задачи – во чтобы то ни стало вернуться домой.
Он поднялся, стараясь не глядеть на распялившегося в нелепой позе Шейдера, под которым уже изрядно натекло крови, подобрал шлем, винтовку, проверил оптику и повернулся к бегущим от опушки леса Шреку и Счетчику.
– Погоня за нами, – едва приблизившись, тут же известил Ван. – Мы со стоянки вовремя ушли, там уже бойцы с собаками. Да еще и по выстрелу сориентируются… Двадцать минут – и здесь будут.
– Все-таки решили подстраховаться, упыри, выловить оставшихся… – горько усмехнулся Данил. – Собаки-то откуда?
Китаец пожал плечами:
– Не знаю. Может, в поезде привезли…
– Тебя Шрек в детали посвятил?
Ван кивнул.
– Жаль Саньку, – он приподнялся на цыпочки и положил Данилу руку на плечо. Сжал крепко, вздохнул. – Хороший был парень…
Данил покачал головой:
– Да, знаю. Спасибо, Ванька. Но тут не только в Сашке – тут об Убежище дело стоит. Нам обратно во что бы то ни стало надо добраться. Не верю я, что и там всех под чистую… Герман там, Айболит там, да и мужиков достаточно с пацанами… Отобьются пока, продержаться до нашего возвращения…
– Так ты думаешь… – в голосе Счетчика сквозила едва различимая надежда, – думаешь, могли продержаться?
– Да, шансы есть. Бомбарь крепко построен, внутрь просто так не пройти, да и там еще надо постараться. Пулеметы поставить у ходов на уровни и в коридорах – и все, год можно держать…
– А воздух? Вода, еда, топливо?
– Сам знаешь. Вентшахты после того случая с Пауком замаскировали и дополнительные провели, скрытые. Помнишь – в развалинах соседних домов, на нефтебазе… Вода есть, еда тоже, топлива навалом – чего ж еще?
– Твои бы слова… – пробормотал китаец.
– Все, мужики, некогда болтать, – Данил, прислушиваясь, уловил наконец далекий и постепенно приближающийся собачий брёх. – Задача наша теперь одна – от погони оторваться и выжить. Делаем так: идем до реки, с километр по ней проходим – и расходимся. Вы дальше, по воде, сколько возможно, а я в сторону ухожу, уведу за собой. Еще к каравану надо зайти, забрать кой-чего… Вещички, дробовичок…
– Ты смотри, охрана там, – предостерег Ван.
Данил отмахнулся:
– Какая там охрана… Всех диверсантов услали, а пехота сейчас внутри периметра воюет. Если и есть сторожа, то человек десять, не больше. У них сейчас каждый боец на счету…
– Где встречаемся?
Данил задумался на секунду:
– Через трое суток ждите меня у старичка. «У Шамана» – помните? Там и пожрать затаритесь.
Ван кивнул:
– Если тебя нет…
– Собирайтесь и чешите прямым ходом домой… – Данил помолчал секунду, прислушиваясь – лай и людские крики слышались все отчетливее. – Ну – все, вроде… – он печально улыбнулся, всматриваясь в лица товарищей. – Прощаемся сейчас, потом некогда будет. Обнимемся?
От богатырской хватки Шрека затрещали кости, придушенно пискнул Ван.
– Потише ты, медведище, поломаешь… – вырвавшись из объятий гиганта, Данил потер ребра. – Да, и вот еще что… Из воды будете выходить – сыпаните вот это… – он вытащил из кармана тюбик с «кайенской смесью» и сунул в руку Счетчика. Поглядел еще раз на каждого, подолгу задерживая взгляд, будто пытаясь запомнить. – Ну а теперь – двинули. Удачи нам всем, мужики!
Эпилог
Поздним осенним вечером, когда солнце, укрывшись за горизонт, тянуло за собой налитые свинцовой мглой тучи, грозящие руинам города проливным дождем, на площадь перед зданием вокзала вышел человек.
Путь его был долог и труден. На это указывал и продранный в нескольких местах и заштопанный наспех рюкзак из камуфлированной ткани, и грязные, странного вида, похожие на копыта ботинки, и столь же странный, изгвазданный в грязи комбинезон, плотно облегающий всю его внушительную фигуру.
По скупым и медленным движениям было видно, что человек смертельно устал. Последнюю неделю он двигался практически без сна и еды, давая ноющим мышцам лишь короткий трехчасовой отдых в самые темные ночные часы и надеясь на то, что прибудет к своей цели вовремя.
Но он опоздал.
Стоя посреди площади, человек смотрел туда, где прежде был его дом – и не узнавал этого места. Убежища больше не существовало. Здание вокзала было разбито, уничтожено. Каменные обломки, перекрученная арматура, кирпичи, песок, куски досок и осколки стекла усеивали чистую некогда площадь. И везде, куда бы ни посмотрел человек, взгляд его натыкался на белые, обглоданные зверьем, дождем и ветром человечьи кости.
Человек был неподвижен, и трое выродков, вынырнувшие из настежь распахнутых, покосившихся ворот, с территории элеватора, заметили его не сразу, а лишь оказавшись на самом краю площади. Он стоял спиной, и вожак, опустившийся было на четвереньки, готовясь одним прыжком преодолеть разделяющее их расстояние и упасть на жертву, вдруг заскулил, как побитый пес, попятился и, увлекая за собой остальных, поспешил убраться восвояси. Выродки чувствовали, когда их боятся, страх живых существ был для них приманкой, говорящей, что жертва слаба и охота на нее не сопряжена с большим риском. Но запах, исходивший от этой темной безмолвной фигуры, был абсолютно иным – человек пах непонятной и оттого еще более опасной смесью глубокой тоски и дикого бешенства.
Он не стал входить внутрь, остался стоять посреди площади – слишком хорошо представлял, что творится сейчас там, под бетонными сводами Убежища. Детские сны сбылись, стали реальностью – родной дом встречал его не радостными криками и объятиями дорогих и любимых ему людей, вкусным ужином и теплой постелью, а темнотой, пустотой, безмолвием и смертью.
